Хочу обратить ваше внимание на важное обстоятельство: В. Г. Мессинг постоянно разъезжает по стране и, под видом гастролей, посещает те города СССР, где находятся оборонные заводы. Партия требует от нас быть бдительными.
Именно поэтому я настаиваю: под видом научной переписки В. Г. Мессинг переправляет в страны империализма совершенно секретные сведения.
Не будет лишним также указать на аморальное поведение В. Г. Мессинга, который использует свои гипнотические способности для совращения малолетних и совершения иных развратных действий, в том числе выманивания денег у честных советских тружеников путем внушения.
Прошу принять меры к обузданию вредительской деятельности скрытого врага советской власти.
И. В. Андреев, инвалид Гражданской войны, потомственный пролетарий».
Резолюция наркома НКВД СССР:
«Тт. М. Журавлеву, А. Петрову, В. Лынько. Разобраться и доложить. Л. Берия».
СССР
Наркомат внутренних дел
Управление НКВД по Москве и Московской области
«Тов. Берия!
По данным следственной комиссии, тов. Мессинг с октября 1939 года по февраль 1941-го вел небольшую переписку исключительно с сотрудниками советских научных учреждений. В каких-либо сношениях с агентами иностранных разведок не замечен, к секретным объектам не приближался.
Друзья, знакомые, сослуживцы В. Мессинга отрицают факт его морального разложения. Тов. Мессинг ведет замкнутый образ жизни, редко бывает в гостях, избегает публичных мест, вроде ресторанов.
На работе тов. Мессинга характеризуют как человека строгих правил, честного и порядочного. Пьет редко и очень умеренно, деньги тратит мало, но с готовностью выручает коллег.
На основе вышеизложенного считаем неправомерным давать ход делу в отношении тов. Мессинга.
Начальник УНКВД М. Журавлев».
Резолюция Л. Берия:
«Тов. Журавлев! Дело закрыть. Клеветника наказать! Л. Берия»
[47].
Документ 30
Записка наркома НКВД:
«Тов. Мессинг!
Вчера вы оказывали помощь В. Абакумову при «вычислении» немецкого шпиона. Мне нужен ваш подробный отчет в неофициальном порядке
[48]. Передадите его тому же сотруднику, который доставил вам записку. Время назначьте сами.
Л. Берия».
Отчет В. Г. Мессинга:
«Тов. Берия!
Я вам уже говорил, что встречался с В. Абакумовым, только не упомянул при этом, что дал ему обещание оказывать помощь.
В прошлом году я помог «расколоть» шпиона, схваченного в районе Гродно.
И вот снова вызвали.
Я в это время был на гастролях в Горьком, как вдруг является посыльный от Абакумова и передает шифротелеграмму с просьбой помочь в расследовании, для чего мне следовало явиться в штаб Киевского укрепрайона.
Доставили меня самолетом, и вот я в штабе.
Встретивший меня Абакумов даже не предложил отдохнуть и поесть после долгой дороги, сразу ввел в курс дела.
А дело было в том, что удалось схватить связного, передававшего в Германию совсекретные сведения.
При этом, по его словам, самого агента абвера, окопавшегося в штабе, он не знает, поскольку выполнял черную работу — вынимал донесения из тайников и передавал дальше.
«Необходимо удостовериться, что связник не лжет», — дал мне задание Абакумов, и меня провели в кабинет следователя, где шел допрос.
Связной выглядел, как пришибленный деревенский парубок, впервые оказавшийся в городе. Я увидел его со спины, приоткрыв дверь в соседний кабинет.
«Так вы утверждаете, гражданин Петренко, — монотонным голосом спрашивал следователь, — что не знаете в лицо того человека, который оставлял донесения в дупле и в проеме каменной кладки?»
«Та нэ знаю я ничого! — заныл парубок. — Забрав, та отдав, и усэ!»
Я даже головой покачал: мыслил этот человек на чистейшем русском. Хорошо притворяясь неграмотным селянином, он лихорадочно искал выход из создавшегося положения.
Мелькнули имена «Петро» и «Павел Казимирович», причем обладатель первого имени представлялся связнику, как боец, человек действия, а второй был важной шишкой, способным помочь — на кого надо, «надавить», кого надо, «подмазать».
Но вот немецкого агента связник, которого на самом-то деле звали Владиславом Ерофеевым, действительно не знал и не видел воочию.
Я передал собранные сведения Абакумову, и тот сразу же зашел в кабинет к следователю. Положил на стол бумагу, где своей рукой записал полученную от меня информацию, и сухо сказал:
«Ознакомьтесь».
Следователь внимательно прочитал, расписался для видимости и продолжил допрос тем же нудным тоном:
«Так вы продолжаете утверждать, что не знали того, кто с вашей помощью выходит на связь с немецкой разведкой?»
«Та ни сном, ни духом, дядьку!»
Следователь внезапно ударил кулаком по столу и гаркнул:
«Говорите правду, гражданин Ерофеев!»
Это подействовало — связник настолько был шокирован и испуган, что чуть не свалился со стула.
«Кто такой Петро? — дожимал его следователь. — Где работает Павел Казимирович? Отвечайте!»
И связник «раскололся».
А для меня настало самое трудное — надо было «вычислить» того самого агента среди офицеров штаба.
Офицерами их называю я, по привычке, поскольку в СССР не существует такого понятия. А метод «вычисления» был прост: мне следовало прослушать мысли работников штаба в естественной обстановке.
Мне вручили папку, где на листах картона были наклеены фото офицеров — из тех снимков, что делают для паспортов и прочих документов.
И вот я должен был с нею ходить туда-сюда и помечать, кто агнец, а кто — козлище. Подобную процедуру я освоил еще лет десять назад или даже раньше, когда по просьбе князя Чарторыйского искал похитителя ценнейшей диадемы.
