Имелись в немецкой душе и такие потайные пружины, которые даже чересчур хорошо отзывались на подобный призыв, но находились и отважные души, способные охватить ситуацию в целом. Таким не склонным ограничиваться выполнением долга человеком был Нимёллер, таким был и Канарис, решительно протестовавший против замыслов Кейтеля. Решительно – и безнадежно. Канарис все еще не понимал, что злодейства составляют самую суть извращенной миссии Гитлера, той черной мечты, что начала наконец-то сбываться. Зато Кейтеля ничто, кроме исполнения приказа, не интересовало. Он коротко ответил Канарису: «Фюрер уже принял решение по данному вопросу»457.
Поскольку самые подлые дела оставались на долю SS, Гитлеру удавалось какое-то время скрывать от военных наихудшее. Но слухи просачивались, многие генералы негодовали. Генерал Бласковиц направил Гитлеру меморандум с перечислением тех зверств, свидетелем которых он стал. В особенности его беспокоило впечатление, которое эти события окажут на немецких солдат: если уж тревожатся и негодуют закаленные представители высшего командования, можно себе представить, что произойдет с юношами, еще и пороха-то не нюхавшими. Генерал Бок прочел меморандум Бласковица, и у него «волосы встали дыбом». В самых сильных выражениях протестовали генералы Петцель и Георг фон Кюхлер. Они требовали немедленно прекратить насилие в отношении мирного населения. Генерал Улекс назвал эту «этническую политику» «пятном на чести всего германского народа». Генерал Лемельсен арестовал руководителя группы SS за расстрел пятидесяти евреев, но убийцы отделались без малейших последствий458.
Гитлер лично проследил за тем, чтобы все обвиняемые по подобным делам были амнистированы. Однако по мере того, как сведения о расправах над мирным населением просачивались и подтверждались, многие члены военного руководства решились, наконец, присоединиться к заговору против Гитлера. Решились, конечно, далеко не все.
Некоторые генералы, в том числе Браухич, не так уж и волновались по данному поводу. В январе 1940 года Бласковиц направил Браухичу повторный меморандум. Он описывал отношение армии к SS как смесь «ненависти и ужаса» и утверждал, будто «каждый солдат испытывает отвращение к злодеяниям, совершаемым в Польше агентами рейха и представителями правительства» 459. Браухич только плечами пожал. Его не радовало, что на армию ложится пятно от подобных действий, но поскольку грязную работу выполняли в основном эсэсовцы, он не видел причин суетиться.
Более порядочные люди среди военных видели причины и громко выражали свое негодование, но вскоре поняли, что их протесты ни к чему не приводят – чем громче они шумят, тем больше поляков и евреев погибает ежедневно. Нужны были не протесты, а переворот. Большинство генералов старой школы были христианами, они открыто называли грехом то, что совершалось у них на глазах, и считали своим долгом положить этому конец. Многие понимали также, что в такую пору патриотичным немцем и добрым христианином будет тот, кто восстанет против власти.
Но понимали они и другое: если не спланировать тщательно все детали покушения, смерть Адольфа Гитлера не улучшит, а усугубит положение. В первую очередь требовалось связаться с представителями Британии и получить гарантии, что в заговорщиках признают политическую силу, отличную от Гитлера и наци – невелика выгода для страны, если убийство Гитлера послужит для Англии сигналом к расправе с Германией! Во-вторых, заговорщики старались перетянуть на свою сторону достаточное количество военных, чтобы одержать решительную победу, иначе после уничтожения Гитлера другие наци могли бы захватить власть и продолжить его дело.
Нацизм во внутренней политике
Гитлер издавна планировал не только порабощение поляков и истребление евреев – в его замыслы входило также уничтожение немцев, всех немцев-инвалидов. Теперь у него появилась возможность осуществить и эту часть плана. Еще в 1929 году он публично предлагал ежегодно «устранять» 700 000 «слабейших» граждан. До войны попытка реализовать подобный призыв вызвала бы общий вопль возмущения, но теперь, когда всеобщее внимание было приковано к боевым действиям, настала пора и для домашних ужасов: туман войны способен был скрыть не только международные, но и внутренние злодейства.
Программа эвтаназии Т-4 готовилась на протяжении ряда лет, но теперь она раскручивалась с лихорадочной скоростью. В августе 1939 года все врачи и акушерки Германии получили предписание регистрировать каждого ребенка, появившегося на свет с врожденными дефектами, причем требовалось подать сведения и задним числом, начиная с 1936 года. В сентябре, сразу после начала войны, началось и уничтожение «дефективных». За несколько лет было уничтожено пять тысяч маленьких детей. Той же осенью, хотя несколько позднее, власти «осчастливили» своим вниманием и другие разряды неизлечимо больных. В замечательной книге For the Soul of the People Виктория Барнетт подробно излагает ход событий.
...
Маловероятно, чтобы учреждения, впервые получившие такой запрос, подозревали о его цели. На каждого пациента заполнялась форма с подробным описанием характера его недуга, продолжительности времени пребывания в закрытом учреждении, указывался также расовый статус больного. Сопроводительное письмо извещало руководителей больниц о том, что опрос является обязательной процедурой по сбору статистики и что в связи с повышенным спросом на медицинскую помощь во время войны может понадобиться массовая эвакуация части пациентов в другие лечебные заведения. Три назначенных государством эксперта проверяли заполненные анкеты, отбирали пациентов, подлежащих «переводу», и обеспечивали транспорт для вывоза их из больницы или интерната460.
Как только развернулась кампания в Польше, множество взрослых пациентов, признанных наименее «годными», усадили в автобусы и «эвакуировали» – туда, где им предстояло умереть. Сначала применялись инъекции, в дальнейшем – угарный газ. Родители и другие близкие обреченных понятия не имели об их судьбе, покуда не получали по почте извещение о смерти и уже состоявшейся кремации. В качестве причины смерти обычно указывалась пневмония или другое подобное заболевание, а дата – 1 сентября, день начала войны. Убийства оправдывались тем соображением, что неизлечимые пациенты занимали больничные койки, необходимые для солдат, пострадавших на поле боя, сражаясь за отечество. В ту пору, когда Третий рейх напрягал все силы в борьбе с врагами, расходы на попечение о «неизлечимых» становились непомерными. Они, как и все немцы, обязаны были «пожертвовать жизнью» ради общего дела, и как родители солдат «приносили высшую жертву», посылая на войну сыновей, так должны были принять это и близкие умерщвленных пациентов.
Программу Т-4 вел личный врач Гитлера Карл Брандт, тот самый человек, с которым Эрвин Суц познакомился во время похода по Альпам. Применявшиеся в центрах эвтаназии методы умерщвления и кремации стали первой пробой массовых убийств, которые будут на полную мощность запущены в лагерях смерти, где погибнут сотни тысяч, а потом и миллионы узников.
Новый план переворота
В конце сентября все в Германии верили, что вот-вот снова наступит мир. Гитлер получил вожделенную добычу – Польшу – и на том остановится. Но 27 сентября, в день капитуляции Варшавы, Гитлер вновь собрал Генеральный штаб и поделился планами продолжения войны – теперь уже на Западном фронте. Фюрер решил напасть на Бельгию и Голландию, затем на Францию и Англию, а заодно прихватить Данию с Норвегией. Генералы в очередной раз ужаснулись, и вновь были вытащены из закромов и обновлены планы покончить с безумцем.
