Бонхёффер понимал, что обратной стороной дешевого религиозного легализма, запрещающего «произносить ложь», окажется циничное убеждение, будто истины вообще нет, существуют лишь «факты», а отсюда уже недалеко до мысли, что «факты» следует высказывать без оглядки на уместность и приличия, что сдержанность и такт – лицемерие и тоже своего рода ложь. Об этом он писал в «Этике»:
...
Только циник претендует на то, чтобы «высказывать истину» всегда и всюду и всем людям одним и тем же манером, но на самом деле он являет лишь безжизненное подобие истины… Он нацепляет нимб фанатичного приверженца истины, презирающего человеческие слабости, а на самом деле уничтожает живую истину, обитающую среди людей. Он наносит смертельную рану стыдливости, срывает покровы с тайны, нарушает доверие, предает общину, в которой живет, и высокомерно хохочет над сотворенным его же руками разором и над человеческой слабостью, «не выносящей истину»473.
С точки зрения Бонхёффера, все строилось вокруг отношений с Богом. Он постоянно упоминает отношения с Иисусом Христом как cantus firmus [46] в музыке: все остальные части мелодии представляют собой вариацию на тему, которая скрепляет их воедино. Быть верным Богу на глубоком и подлинном уровне – значит строить с Ним отношения, а не жить законнически по «принципам» или «правилам». Никакие свои действия нельзя изолировать от отношений с Богом. Таков более зрелый и требовательный уровень послушания, и Бонхёффер пришел к убеждению, что зло гитлеризма подталкивает христиан перейти к более глубокому уровню послушания, внимательнее всматриваться в то, чего требует Бог. Легалистическая религия оказалась совершенно несостоятельной.
Начальник Донаньи генерал Остер полагал, что национал-социализм является «идеологией столь злодейски аморальной, что к ней не применимы традиционные ценности и законы лояльности»474. Бонхёффер знал, что Бог обладает ответом на каждую проблему, и старался понять, что Бог говорит ему о его ситуации. От «исповедания» он перешел к заговору, и это подразумевало жизнь в обмане, что для большинства коллег по Исповеднической церкви было недопустимо. Бонхёффера ожидало еще большее одиночество – он станет двойным агентом военной разведки под эгидой адмирала Канариса.
«Библейский молитвенник»
Погружаясь в конспиративную работу, Бонхёффер не забывал и о своей пастырской роли и не переставал писать. Писать он будет до последних месяцев жизни, но последней прижизненно опубликованной книгой стал Das Gebetbook der Bibel («Библейский молитвенник»), который вышел в 1940 году. Публикация этой книги о ветхозаветных Псалмах стала еще одним доказательством преданности Бонхёффера научной истине и его умения водить за нос вождей Третьего рейха.
Биограф и исследователь творчества Бонхёффера Джеффри Келли пишет: «Здесь нет двух мнений: в контексте злейшего подавления нацистами любой формы почитания Ветхого Завета, эта книга, опубликованная именно в такой момент, была яркой декларацией и с политической, и с богословской точек зрения»475. Бонхёффер страстно отстаивал насущность Ветхого Завета для христианства и для Церкви, и это было дерзкое и вместе с тем основанное на глубокой учености обличение нацистских стараний уничтожить все, что имело еврейское происхождение.
По этой причине Бонхёффер вступил в бой с рейхсоветом по управлению литературой, и, как в дальнейшем в тюрьме на допросах, он умело притворялся глупцом, выдавал свою книгу за самое обычное упражнение в экзегезе. Он прекрасно знал, что истинная экзегеза, подлинная наука всегда говорят истину, а истины нацизм страшился больше пистолета. Бонхёффер также утверждал, будто возражения цензуры против его «религиозных сочинений» были «неясны», и что он вообще не знал о необходимости предъявить рукопись на проверку.
Этот инцидент живо иллюстрирует подход Бонхёффера к истине и к «говорению правды». Следовать истине – значит послушаться Бога и опубликовать проеврейскую книгу, а также умело делать вид, будто он понятия не имеет, с какой стати начальство недовольно ее содержанием. Он прекрасно понимал, что, отдай он книгу на предварительный просмотр, она бы никогда не увидела свет. Бонхёффер был уверен, что Бог требует от него именно этого – опубликовать истину, а говорить нацистам правду он не был обязан, как та маленькая девочка в его эссе не обязана была обсуждать с классом дурные привычки своего отца.
В этой книге Бонхёффер увязал учение Барта о благодати с молитвой: он утверждал, что мы не можем достичь Бога собственными молитвами, но должны молиться «Его» молитвами, то есть ветхозаветными псалмами, которыми молился Иисус – на них мы доберемся до неба. Нельзя смешивать естественные наши порывы, «желания, надежды, вздохи, жалобы и веселье» с молитвами, которые сами по себе неестественны и инициируются извне, Богом. Смешав столь разные вещи, «мы смешаем землю и небо, человека и Бога». Молитва не может исходить от человека. «Для нее нужен Иисус Христос!» – пишет Бонхёффер. Молясь словами псалмов, «мы молимся, как молился Христос, и потому можем быть блаженно уверены, что Господь слышит нас. Когда воля и сердце целиком входят в молитву Христа, тогда мы молимся поистине. Мы можем молиться лишь в Иисусе Христе и с Ним мы будем услышаны»476.
Нацистам подобные рассуждения казались до отвращения «жидовствующими», а на вкус многих протестантов они были слишком «католическими»: повтор молитв рассматривался как «языческий ритуализм». Но Бонхёффер попросту призывал вернуться к Библии. Семинаристы в Финкенвальде и в других местах ежедневно читали Псалмы. В этом вопросе Бонхёффер был тверд: «Псалтырь наполняла собой жизнь ранних христиан. И самое главное: Иисус умер на кресте со словами из Псалма на устах. Когда оставляется Псалтырь, христианская Церковь теряет несравненное сокровище; вновь обретая его, обретает и огромную силу»477.
В этой тонкой книжице Бонхёффер ухитрился заявить, что Псалмы и Ветхий Завет всецело одобрены Иисусом, что христианству не уйти от еврейских корней, что Ветхий Завет не уничтожается Новым, но неразрывно переплетен с ним, наконец, что нам никуда не деться от еврейства самого Иисуса Христа. Бонхёффер также указал на содержащиеся в Псалмах пророчества о пришествии Иисуса. Вскоре (в марте следующего года) он обнаружит, что публикация этого экзегетического трактата привела к полному запрету дальнейших его публикаций.
Бонхёффер поступает на службу в абвер
14 июля 1940 года Бонхёффер читал проповедь на церковной конференции в Кёнингсберге, как вдруг явились гестаповцы и прервали собрание. Они огласили новый указ, воспрещавший подобные мероприятия, и на том конференция закончилась. Никого не арестовали, но Бонхёффер понимал, что возможность вести пастырскую работу подходит к концу. Вместе с Бетге он принял профилактические меры, объездил приходы Восточной Пруссии, в том числе ставшие в ту пору немецкими города Сталлупонен, Тракенен и Эйдкунен [47] . По ту сторону границы стояли сталинские войска, ситуация была очень напряженной. Объехав эти города и местечки, Бонхёффер вернулся в Берлин и обсудил дальнейшие планы с Донаньи.
Между абвером и гестапо существовало ожесточенное соперничество, но у них, примерно как у ЦРУ и ФБР в США, были разные сферы деятельности. Донаньи понадеялся, что если Бонхёффер официально поступит на службу в абвер, гестапо вынуждено будет оставить его в покое. Были в этой идее и другие преимущества: Бонхёффер сможет по-прежнему свободно перемещаться и таким образом продолжать пастырскую работу, он получит прикрытие, под которым сможет активнее участвовать в заговоре. Еще одно соображение: сотрудника разведки с меньшей вероятностью призовут на действительную службу в армию, ведь он и так по видимости будет приносить неоценимую пользу отечеству. И это значило для Бонхёффера очень много, потому что он так и не мог определиться, как поступить, когда его призовут.
