Герхард Ляйбхольц поддерживал тесную связь с Беллом и знал, с чем им приходится бороться. В письме Суцу он сетовал: «К несчастью, многие его и наши друзья не обладают такой широтой взглядов и не способны избавиться от губительных предрассудков»524. Будучи евреем, Ляйбхольц остро ощущал британский антисемитизм, из-за которого здесь мало интересовались несчастьями евреев на континенте, а будучи немцем, не мог не замечать антигерманских, столь же расистских по сути, настроений. Журналист Иоахим Фест подтверждает: «В Британии господствовало убеждение, которое желтая пресса всячески раздувала, что немцы отроду злы или, по крайней мере, склонны ко злу и виной тому их историческое и культурное наследие»525.
Ляйбхольц просил Белла вручить меморандум американскому послу в Британии Джону Гилберту Винанту. Белл выполнил его просьбу 30 июля, и Винант ободрил его, пообещав передать информацию Рузвельту – однако и оттуда положительного ответа не было. Прежде Рузвельт с порога отметал любые инициативы оппозиции.
Что же касается Идена, 4 августа от него пришел окончательный отказ.
...
Дорогой епископ,
Благодарю вас за ваше письмо от 25 июля относительно немецкой проблемы. Я вполне сознаю важность ваших слов о том, что не следует лишать ободрения какие бы то ни было элементы сопротивления нацистскому режиму в Германии. Вы помните, вероятно, что 8 мая, выступая в Эдинбурге, я посвятил большую часть своей речи Германии и завершил выводом, что если какая-либо часть немецкого народа искренне желает возвращения Германии к государственности, основанной на уважении к закону и к правам индивидуума, то эти люди должны понимать, что никто не поверит им, пока они не предпримут решительные шаги к избавлению от нынешнего режима. На данный момент я не считаю возможным делать иные публичные заявления. Я понимаю трудности и опасности, с которыми сталкивается оппозиция внутри Германии, но до сих пор эти люди не подавали признаков своего существования, и пока они не последуют примеру угнетенных народов Европы, не отважатся на риск и не предпримут решительных шагов, чтобы противодействовать нацистскому режиму террора и попытаться его свергнуть, я не вижу возможности что-либо добавить к заявлениям, которые члены Правительства уже сделали по поводу Германии. Полагаю, эти заявления ясно дают понять, что мы не намерены лишать Германию ее места в будущем устройстве Европы, однако чем долее немецкий народ смиряется с нацистским режимом, тем больше становится его ответственность за преступления, которые этот режим творит от имени своего народа.
Искренне ваш
Энтони Иден526.
Правила приличия помешали Идену выразить в этом письме свои подлинные чувства, но о них свидетельствует сохранившаяся в назидание потомству надпись на полях письма Белла: «Не вижу ни малейшей причины потакать надоедливому попу!»
* * *
Но не все было так беспросветно: по крайней мере, Гейдрих нарвался на пулю. Под конец мая чешские партизаны подкараулили хорька-альбиноса, разъезжавшего в «Мерседесе» с открытым верхом, и неделю спустя творец «Окончательного решения» оказался в руках Господа Авраама, Исаака и Иакова.
Глава 26 Влюбленный Бонхёффер
Почему мне так радостно в эти дни?… Невероятное сбылось: он действительно хочет на мне жениться. Едва могу понять, как это сталось.
Сразу после поездки в Швецию Бонхёффер 8 июня 1942 года отправился в Кляйн-Крёссин к своему старому другу Рут фон Кляйст-Ретцов. В имение приехала и внучка Рут Мария, только что закончившая школу. Ей предстояло отслужить год на гражданской службе, и перед тем девушка решила повидать родню. Она вспоминала:
...
Главным из этих визитов стала поездка к бабушке, которую я с детства очень любила. Она отвечала мне взаимностью, тем более что видела во мне сходство с собой, какой она была в молодости. Я провела в имении неделю, и в гости приехал знаменитый пастор Бонхёффер. Сначала меня смутило появление чужого человека, но быстро выяснилось, что мы все трое отлично ладим. Старшие строили беседу так, чтобы я все понимала, и сердечно ободряли меня принять участие в разговоре. И я участвовала.
Боюсь, в ту пору я повадилась разговаривать с бабушкой с молодой заносчивостью, и этот тон сохранился даже по приезде Дитриха. Мы обсуждали планы на будущее. Бабушка считала пустой прихотью мое желание заниматься математикой, но Дитрих (может быть, из духа противоречия) отнесся к нему серьезно.
Мы гуляли в саду, Дитрих рассказывал мне о поездке в Америку, и оба мы удивились тому, что у меня даже не было знакомых, побывавших в той стране527.
Наутро Мария уехала, вместе они пробыли очень недолго, но Дитрих был поражен в самое сердце. Как всегда ему требовалось время для тщательного разбора своих мыслей и чувств, но его изумило, как за столь короткое время эта красивая, умная и уверенная в себе девушка сумела произвести на него подобное впечатление. Ей только что исполнилось восемнадцать.
Бонхёффер запомнил Марию двенадцатилетней девочкой, в 1936 году он счел ее слишком юной, чтобы готовить ее к конфирмации вместе со старшим братом и кузенами. С тех пор он несколько раз встречался с ней в Кляйн-Крёссине и в Кьекове, но так и не разглядел. И вот – красивая, живая молодая дувушка, мечтающая изучать математику. Бонхёффер искренне осхищался померанскими аристократами, но подобных амбиций у женской половины этого класса доселе не замечал. Для грюневальдцев это было бы естественно, здесь – удивительно.
Он хорошо знал семью Марии, дружил с ее бабушкой, часто общался со старшим братом Марии Максом – между ними была разница в два года, и Мария обожала брата. Теперь Макс воевал на Восточном фронте. Знал Бонхёффер и родителей Марии, Ханса и Рут фон Ведемайер, глубоко верующих христиан и бескомпромиссных противников Гитлера.
Ханс фон Ведемайер был близок с Францем фон Папеном, который занимал пост канцлера до Гитлера. Фон Папен стал одной из ключевых фигур, приведших Гитлера к власти в уверенности, что его удастся контролировать. Ведемайер подобных иллюзий не питал. Рут запомнила реакцию мужа в тот день, когда Гитлер сделался рейхсканцлером: «Никогда, ни прежде, ни потом я не видела его в подобном отчаянии»528. Фон Папен занял пост вице-канцлера при Гитлере, и фон Ведемайер оставался работать у него в штате, однако три месяца спустя подал в отставку, не в силах больше выносить все это. И хорошо сделал: через год, в «ночь длинных ножей», его преемника убили прямо за рабочим столом.
В 1936 году нацисты решили разобраться с Ведемайером, который не скрывал принципиально антигитлеровских убеждений. Против него развязали кампанию в прессе и предприняли попытку в судебном порядке лишить его права распоряжаться имением в Пэтциге. Под конец нелепой пародии на юридическую процедуру судья-нацист заставил Ведемайера три четверти часа стоя выслушивать обвинительную речь, понося «недостойную позицию и подлый характер»529 подсудимого. Друзья горячо отговаривали его от попытки апеллировать, но Ведемайер тем не менее перенес дело в суд высшей инстанции. В течение года он готовился к новому слушанию. Ему помогал родственник, Фабиан фон Шлабрендорфф, в дальнейшем – ключевая фигура заговора против Гитлера. В итоге Ведемайера освободили от всех обвинений.
