А в конце следующей недели произошло событие, которое заставило его вовсе позабыть этот план: в субботу 30-го числа Клаус Бонхёффер, подъезжая к своему дому, заметил возле него чужой автомобиль. Он тут же развернулся и поехал прочь. Жена Клауса, Эмми, как раз поехала в Шлезвиг-Гольштинию к детям, которых увезли из столицы из-за постоянных воздушных налетов. Клаус с уверенностью опознал в незнакомом автомобиле машину гестапо и понял, что если он направится домой, его тут же схватят. Он поехал к Урсуле на Мариенбургераллее, и сестра приютила его на ночь. Она отговорила его от самоубийства – позже, когда брата схватили, пытали и все равно казнили, она пожалела, что в ту ночь помешала ему.
Петля сжималась. В ту самую субботу, когда Клаус искал убежища у сестры, на пороге ее дома появилась другая родственница, жена – теперь уже вдова – генерала Пауля фон Хазе. Ее муж был казнен по приговору Народного суда, а жену выпустили, и ей некуда было идти. Родные побоялись принять вдову заговорщика, только Урсула и Рюдигер Шляйхер откликнулись на ее беду.
Появился в тот день и капрал Кноблаух, чтобы обсудить, как вывезти Дитриха из Германии: он предложил Шляйхерам раздобыть подложный паспорт и отправить Дитриха в Швецию. Урсула и Рюдигер вынуждены были объяснить, что план сорван: Клауса вот-вот арестуют, и побег Дитриха набросит еще большую тень на каждого, кто с ним связан.
На следующий день, в воскресенье, гестаповцы явились за Клаусом. В понедельник Кноблаух снова наведался к Шляйхерам и сообщил им, что Дитрих отказался от побега: он опасался своим побегом ухудшить положение брата, к тому же гестаповцы могли приняться и за его родителей, и за Марию. До этого, слава богу, не дошло, однако Рюдигера в среду арестовали. Теперь в тюрьме находилось двое сыновей и двое зятьев семейства Бонхёффер.
А в воскресенье 8 октября подошло к концу полуторагодичное пребывание Бонхёффера в тюрьме Тегель. Его тайно перевезли в гестаповскую тюрьму на Принц-Альбертштрассе. Теперь он превратился в государственного преступника662.
Гестаповская тюрьма
Четыре месяца в гестаповской тюрьме разительно отличались от заключения в Тегеле. Камеры здесь располагались в подвалах, Бонхёфферу досталось помещение длиной два с половиной метра и шириной в полтора, без окна. Ни двора для прогулок, ни песен дрозда, ни приветливых охранников. Адмирал Канарис сказал ему: «Добро пожаловать в ад». Туда же привезли Карла Герделера, Йозефа Мюллера, генерала Остера, судью Зака, родственника Марии Фабиана фон Шлабрендорффа. Очевидно, за решеткой оказалось к тому времени все движение Сопротивления. Арестовали и Эберхарда Бетге, но хотя бы не притащили его в это ужасное место.
На первом же допросе Бонхёфферу пригрозили пыткой. Ему сказали, что от его признания зависит судьба его родителей, его невесты и других членов семьи. Ему удалось переговорить с фон Шлабрендорффом, которого подвергали «поистине ужасным» допросам663. Самого Дитриха, по-видимому, пытать все же не стали, но Клаус и многие другие не избегли этой участи664. В книге «Они чуть было не убили Гитлера» Шлабрендорфф рассказывает о выпавших на его долю страданиях. В какой-то момент у Шлабрендорффа мелькнула надежда на освобождение, и Бонхёффер просил его наведаться к его отцу и попросить его добиваться аудиенции у Гиммлера. Однако Шлабрендорффа так и не выпустили, хотя он был тяжело болен.
Во время очередной бомбардировки с ним случился удар, от которого Шлабрендорфф лишился зрения и был частично парализован. Тем не менее нацисты не сочли это причиной для того, чтобы мягче обращаться с одним из вождей заговора, из которого они надеялись выбить наиболее ценную информацию. Мучили его так, что Шлабрендорфф упросил свою жену Кристину передать ему при очередном визите бациллы дифтерии: заразившись, он бы смог избежать очередных допросов. Бонхёффер писал Марии:
...
Штифтер называл боль святым ангелом, который показывает людям скрытые сокровища: благодаря этому ангелу люди достигают большего величия, чем через все радости мира. Наверное, это так, и я все время себе это твержу, ощущая боль разлуки, подчас даже физически, убеждаю себя, что она должна существовать и мы не должны пытаться ее заговорить. Но с ней приходится каждый раз справляться, а значит, есть ангел более святой, чем ангел боли, и это – ангел радости в Боге665.
Но на том переписка и оборвалась. Мария много раз приходила в тюрьму, добиваясь права увидеть жениха, но каждый раз ей отвечали отказом. Правда, условия содержания, хотя и скверные, оказались все же лучше, чем можно было ожидать: даже эсэсовцы понимали, что война скоро закончится, и закончится не в пользу Германии, так что они уже стали нащупывать возможные условия мира и своих узников рассматривали как товар в будущих переговорах. Они даже разрешили Бонхёфферу поздравить невесту с Рождеством.
...
19 декабря 1944.
Моя дорогая Мария,
Я так счастлив, что могу написать тебе письмо к Рождеству и через твое посредство передать свою любовь родителям, братьям и сестрам, поблагодарить вас всех. На этот раз у нас дома будет очень тихо, но я не раз замечал, что в тиши и одиночестве прочнее ощущаю связь со всеми вами. Как будто бы в одиночестве развиваются такие органы чувств, о каких мы и не вспоминаем в повседневной жизни. Вот почему я ни на минуту не чувствую себя одиноким или покинутым. Ты, мои родители, все вы, в том числе друзья и ученики, которые сейчас находятся на фронте, остаются постоянными моими собеседниками, ваши молитвы и добрые пожелания, тексты из Библии, давно забытые разговоры, музыка, книги – все, как никогда прежде, наполняется жизнью и реальностью. Я живу в великом незримом царстве, в реальности которого я нисколько не сомневаюсь. Старая детская песенка призывает ангелов – «двух укрыть меня, двух разбудить меня» – а ныне мы, взрослые, как дети денно и нощно нуждаемся в охране незримых благих сил. Так что не думай, будто я здесь несчастен. Да и что такое счастье или несчастье? Они мало зависят от обстоятельств и гораздо больше – от того, что происходит внутри человека. Я каждый день благодарю за то, что у меня есть ты – ты и все вы – и оттого я счастлив и бодр.
Внешне эта тюрьма почти ничем не отличается от Тегеля. Та же повседневная рутина, обед существенно лучше, завтрак и ужин скуднее. Спасибо тебе за все вещи, которые ты мне передала. Со мной обращаются хорошо, соблюдают правила. Отапливается камера как следует. Не хватает только движения, но я делаю зарядку и хожу по камере при открытом окне… Хорошо, что не запрещают курить! Спасибо, что думаешь обо мне и столько для меня делаешь. Для меня важнее всего знать это.
Мы ждем уже без малого два года, возлюбленная Мария. Не отчаивайся! Хорошо, что ты живешь теперь у моих родителей. Передавай мою нежнейшую любовь маме и всей семье. Вот еще несколько строк, которые сложились у меня за последние ночи. Это мое рождественское приветствие тебе, родителям, братьям и сестрам… С величайшей любовью и благодарностью обнимаю тебя.
Твой Дитрих666.
Стихи, которые Бонхёффер вложил в письмо, прославились на всю Германию и вошли в школьные хрестоматии. Их поют в церквах как гимн.
