Хорошо, что сохранилось несколько удачных его снимков – он не любил фотографироваться, и самые удачные фотографии, что символично, представляют его в кругу семьи, с теми людьми, с кем он был особенно близко связан, кто сопутствовал ему до конца: родители – до суда, двое зятьев – в концлагерь, брат – в смерть. Одна из самых прекрасных, свободных, счастливых семей Германии оплакивает ныне своих детей – вот они, жертвы войны! Надежда и речь изменяют нам, «мы не знаем, что делать»! Но нельзя ставить точку на этих словах, дочитаем стих до конца – «к Тебе очи наши». В таком переходе от мучительного поиска к полной уверенности ученичества заключается тайна Дитриха Бонхёффера и его завещание нам. Его путь можно проследить и по развитию его стиля – от раннего абстрактного анализа к завершающим страницам «Ученичества» он становится все более простым и незатрудненным. Рецензент Creation and Fall пишет: «Из этих ста страниц можно почерпнуть больше, чем из множества богословских томов. Каждое слово взвешенно, каждая фраза на месте». Так же строилась и его жизнь. Иго, подъятое им, было не тяжко, и бремя его Господа легко: зрение прояснялось, когда, отвращаясь от себя, он взирал на Иисуса, и сбывались слова, написанные им годами ранее о христианском уповании: «Человек становится тем, кем был – или, вернее, не умел быть: ребенком».
«Мы не знаем, что делать». После тревожных недель неведения, которые мы разделили с вами, возлюбленные Сабина и Герт, и с вашими родителями, мы тем более не знаем, как жить дальше без совета нашего брата, на которого мы могли опереться, который так отчаянно нужен Церкви в это время. Сегодня нам внятны слова, сказанные Гарнаком после смерти Холла: «С ним я хороню часть собственной жизни». И тем не менее: «к Тебе очи наши». Мы веруем в общение святых, в прощение грехов, в воскресение тела и в жизнь вечную. Мы благодарим Бога за жизнь, страдания и свидетельство нашего брата, чьими друзьями мы имели счастье быть. Мы молим Бога вести нас посредством его ученичества из этого мира в Царство небесное, исполнить в нас и другое слово, которым Дитрих закончил некролог Гарнака: « non potest non laetari qui sperat in Dominum » – «Не может не радоваться уповающий в Господе» 722.
На том служба закончилась. Карл и Паула выключили радио.
Послесловие Единственное, о чем я жалею
Реакция читателей на жизнеописание Дитриха Бонхёффера оказалась настолько позитивной, что я едва осмеливаюсь верить собственным глазам и ушам. Еще больше меня удивил тот факт, что сам я остался доволен книгой. Каждый раз, едва опубликовав свою работу, я начинаю мечтать об исправлениях, но дедлайн есть дедлайн, и приходится мириться с тем, что успел или не успел сделать. Однако с «Бонхёффером» все обстоит по-другому. Этой книгой я по-настоящему доволен, она именно такова, какой я хотел ее видеть. Главным образом этим я обязан своему издателю Томасу Нельсону, и я ему очень благодарен. Но если вы меня прижмете, я признаюсь – только вам одному, – что одну малость мне все же хотелось бы изменить. Я жалею о том, что не рассказал до конца историю Марии фон Ведемайер. Я собирался сказать о ней пару слов в эпилоге, но время вышло, я не успел это сделать, вот и все.
Мария – прекрасная молодая девушка, с которой Дитрих обручился в 1943 году накануне ареста и заключения в военную тюрьму Тегель. К ней обращены любовные письма, которые я цитирую в биографии. И теперь читатели постоянно задают мне вопрос: «Так что же было с Марией?» – «Слышь, с Марией-то что?» – «Прошу прощения, не могли бы вы сказать мне, что было дальше с Марией?» Каждую неделю я получаю письма от читателей, задающих один и тот же вопрос.
Разумеется, дальнейшая судьба Марии после смерти Дитриха требует более подробного рассказа, но вкратце: когда Мария летом 1945 года узнала о гибели своего возлюбленного, сердце ее было разбито. Вскоре она уехала из Германии в США и всю жизнь прожила там, в Пенсильвании, Массачусетсе и Коннектикуте. Как многие люди, пережившие ту войну, – как мои родители, например, – Мария отправилась на другой континент, чтобы стать другим человеком.
Вы знаете из этой книги, что отец Марии и ее любимый брат погибли на войне. Дитрих Бонхёффер стал для нее утешением и поддержкой, но она лишилась и его. Это было невыносимо, и она уехала в Америку, поступила в Брин Мор, в женский колледж свободных искусств в Пенсильвании. Сердце сжимается, как представишь ее там, в свитере, в шерстяной юбке, с мокасинами на ногах – так тогда одевались студентки. Но Мария с головой окунулась в эту новую жизнь, спасаясь от ужасов недавнего прошлого. В Брин Море она изучала математику, о чем мечтала с детства, потом получила преподавательскую должность в Хонивелле и в итоге стала главой отделения – замечательная карьера для женщины в ту пору.
К сожалению, личная жизнь Марии оказалась не столь счастливой. Она дважды выходила замуж и дважды развелась, родила двоих сыновей. В 1977 году, в возрасте пятидесяти двух лет, она умерла от рака.
Многие годы поклонники Бонхёффера, а также историки старались разузнать побольше о женщине, с которой он был обручен. Мария не желала публично обсуждать свои отношения с Дитрихом – возможно, в том числе и потому, что она была замужем и жила уже другой жизнью. Но перед смертью Мария дала своей старшей сестре Рут-Алис разрешение опубликовать множество писем, которыми они обменивались с Дитрихом. В 1992 году вышел том «Любовных писем из камеры 92».
Два года назад я имел счастье встретиться с сестрой Марии Рут-Алис в Гамбурге. Ей уже далеко за восемьдесят, и это было поразительное чувство – сидеть напротив человека, о котором я тоже упоминаю в своей книге, понимать, что она близко знала Марию и Дитриха и пережила все эти события, о которых я пытаюсь рассказать. Более всего меня поразил тот факт, что в 1935 и 1936 году она слушала в Финкенвальде проповеди Бонхёффера. Что это было! Но это уже другая история.
Об авторе
Эрик Метаксас родился в Нью-Йорке в 1963 году, в день рождения собственного отца (ему исполнилось 36 лет). Он вырос в Дэнбери (Коннектикут), окончил там государственную школу, а затем – Йель. В университете он достиг первых литературных успехов в роли издателя Yale Record , старейшего в США университетского юмористического журнала, а затем нашумел в другой области: вместе с ребятами ухитрился после 99-го традиционного матча «Йель против Гарварда» сбросить ворота в реку Чарльз. Он также получил в годы учебы две премии за студенческую прозу и выступил как «Class Day Speaker», то есть соавтор и исполнитель опять-таки традиционной для Йеля пародийной вступительной лекции «The Class History». Своим выступлением он напрочь затмил выступавшего следом за ним Дика Кэветта [95] , после чего они без малого двадцать лет не общались.
Юмористические заметки Метаксаса поначалу печатались в Atlantic Monthly , а затем в The New York Times . Вуди Аллен счел их «весьма забавными». Стихи Эрика, рецензии на книги и фильмы появлялись в The New York Times, The Washington Post, Christianity Today, National Review Online, Beliefnet и First Things. Рассказы принесли ему членство в Yaddo и в MacDowell Colony. Ставшая культовой классикой пародия на книги Рипли «Believe It or Not!» с дерзким названием «Don’t You Believe It! » побудила прозаика Марка Хелприна назвать автора «истинным наследником карикатуриста Гэри Ларсона».
