К сентябрю он принял решение: писать диссертацию все-таки у Зееберга, но соединив догматику с историей. Дитрих выбрал тему, над которой задумался еще в Риме, а именно: что представляет собой Церковь. В итоге диссертация была озаглавлена: «Sanctorum Communio: Догматическое исследование социологии Церкви». Бонхёффер рассматривал Церковь не как историческое явление и не как учреждение, но как «Христа, присутствующего в церковной общине». То было весьма неортодоксальное начало для профессионального богослова.
В эти три года учебы в Берлине Бонхёффер работал как вол и все же уложился с докторской диссертацией всего в полтора года. При этом он вел полную и разнообразную жизнь также вне академического мира, посещал оперы, концерты, выставки и театр, переписывался с многочисленными друзьями, родственниками и коллегами, часто путешествовал, то выезжая на выходные во Фридрихсбрунн, то отправляясь в длительные поездки или походы, как в то лето – к Балтийскому морю. В августе 1925 года он отправился на полуостров Шлезвиг-Гольштейн, а оттуда вышел под парусом в Северное море. В августе 1926 года он вместе с Карлом-Фридрихом наведался в Доломиты и посетил Венецию. В апреле 1927 года Дитрих с младшей сестрой Сюзи и парой друзей (тоже брат с сестрой, Вальтер и Ильзе Дресс) осваивали германские пейзажи. Сюзи и Вальтер, как и многие другие дети, выросшие вместе в Грюневальде, вскоре сблизились и вступили в брак.
Немало времени проводил Дитрих и дома. Номер 14 по Вангенхаймштрассе был, что называется, ульем наук и искусств. Ежеминутно заглядывали друзья, родственники, единомышленники. Дети подрастали, женились и выходили замуж, обрастали своими детьми и в полном составе являлись с визитами в родительский дом. Между Бонхёфферами, несмотря на такое приумножение их числа, поддерживались крепкие, чуть ли не повседневные связи. Бабушка Бонхёффер переселилась из Тюбингена в дом на Вангенхаймштрассе, и теперь тут порой собирались все четыре поколения семьи. Сохранилась традиция субботних музыкальных вечеров, чуть ли не каждую неделю кто-нибудь отмечал день рождения или иную дату.
Сверх того у кандидата богословия имелись и обязанности в приходе. Он мог бы получить освобождение в связи с огромным объемом лежавшей на нем академической работы, но, что характерно для Бонхёффера, он, напротив, даже брал на себя сверх необходимого и увлеченно преподавал в воскресной школе при местной церкви в Грюневальде. Его непосредственным начальником был молодой пастор Карл Мойманн, и Дитрих вместе с другими учителями готовился каждую пятницу к занятиям на дому у Мойманна. Воскресная школа стала для него важнейшим делом, и он уделял подготовке много времени. Кроме того, ему часто доверяли читать проповеди, в которых он прибегал для наглядности к сюжетным рассказам, порой сочиняя притчи или волшебные сказки. С отъездом Сабины Дитрих еще более сблизился с младшей сестрой, Сюзанной, уговорил ее помочь ему в преподавании, и вскоре дети из воскресной школы стали появляться у них в гостях, собираться для игры или для прогулок по предместьям столицы.
У Бонхёффера обнаружился незаурядный талант находить общий язык с детьми, ему нравилась эта работа, и в ближайшем будущем он не раз еще за нее возьмется – и в Барселоне, и в Нью-Йорке, и затем снова в Берлине, когда – это запомнится – он будет готовить к конфирмации «трудный» класс из бедного рабочего района. Каждый раз с ним происходило то же, что и при этом первом опыте в Грюневальде: Дитрих отдавал детям много времени и сил также и за пределами воскресных занятий и приобретал такую популярность, что к нему перебегали дети из других групп – а это уже могло вызвать неприятности. Вместе с тем Бонхёффер задумывался, не выбрать ли ему путь приходского священника вместо академической карьеры. Отец и братья сочли бы подобный выбор напрасной растратой его способностей, но сам Дитрих часто говаривал, что если богослов не умеет объяснить основные истины о Боге и Библии детям, то что-то с этим богословом не в порядке.
Жизнь выходила за рамки университета: из воскресной школы вырос кружок по четвергам, еженедельное собрание для чтения и обсуждения группы молодых людей, лично отобранных Дитрихом, – они собирались у него дома, и он руководил этими встречами. С апреля 1927 года он начал рассылать приглашения участникам. Группа собиралась «каждый четверг с 5:25 до 7:00 вечера». Делал он это по собственной инициативе, никакое церковное начальство ему этого не поручало, однако Дитрих считал насущной необходимостью заняться обучением входящего в жизнь поколения. Участники кружка были талантливые, не по годам зрелые люди, некоторые из них принадлежали к известным еврейским семьям, проживавшим в Грюневальде.
На собраниях рассматривалось множество вопросов из сферы религии, этики, политики и культуры, участников просили не забывать о посещении театра. Один вечер Бонхёффер посвятил разговору о «Парсифале» Вагнера, а затем повел всех слушать оперу. Затрагивались и вопросы христианской апологетики: «Был ли мир создан Богом?.. В чем назначение молитвы?.. Кто такой Иисус?» Этические вопросы: «Возможна ли ложь во благо?» Затрагивалось отношение христиан к евреям, к богатым и бедным, к политическим партиям. Однажды темой четверга стали «боги негритянских племен», в другой раз – «знаменитые художники и их вера (Грюневальд, Дюрер, Рембрандт)». Говорили о мистериях и тайных культах, исламе, музыке, Лютере и Католической церкви.
После отъезда в Барселону Дитрих поддерживал контакт с этими молодыми людьми; один из них, Гёц Грош, возглавил кружок в его отсутствие, а семью годами позже поступил в семинарию в Финкенвальде. К несчастью, Грош, как и большинство юных участников Четвергов, не пережил войну: одни погибли на фронте, другие – в концентрационных лагерях.
Первая любовь
Многие знакомые упоминали о том, как Бонхёффер соблюдал дистанцию – то ли держался настороже, то ли не осмеливался навязывать себя другим98. Некоторым он и вовсе казался надменным и отчужденным. Безусловно, он всегда был очень сосредоточен и в общении не переступал определенной черты. Каждого собеседника он воспринимал всерьез, даже если тот сам к себе относился небрежно. За пределами семейного круга, где он получал более чем достаточно интеллектуальной поддержки и общения, он вроде бы не искал друзей до значительно более позднего возраста. В те три берлинских года Дитрих оставался одиночкой. Однако под конец этого периода в жизни Дитриха появилась и почти до его тридцатилетия оставалась некая женщина.
Ее редко упоминают биографы, и даже те, кто упоминает, не называют ее имени. Молодые люди проводили много времени вместе, судя по всем отзывам, они были влюблены друг в друга, возможно, их роман зашел довольно далеко. Эти отношения начались в 1927 году, когда Дитриху исполнился 21 год, а его подруге (она тоже изучала богословие в Берлинском университете) было 20 лет. Он водил ее на концерты, в оперу и в музеи, и они, конечно же, вели глубокие богословские беседы. Они оставались близки на протяжении без малого восьми лет. Она приходилась Бонхёфферу дальней родней и чем-то напоминала его сестру-близнеца Сабину. Звали ее Элизабет Цинн.
Она защитила докторскую по наследию теософа Фридриха Кристофа Отингера, и от нее Бонхёфферу досталось одно из наиболее любимых им высказываний этого мыслителя: «Воплощение – конец Божьего пути». Опубликовав в 1930 году свою вторую диссертацию, Бонхёффер послал Элизабет экземпляр с посвятительной надписью, и она, в свою очередь, надписала ему экземпляр своей изданной в 1932 году диссертации ему. Во время пастырского служения в Лондоне с конца 1933 до начала 1935 года Дитрих пересылал ей все свои проповеди – благодаря этому они и уцелели.
