Поразительно, что эти слова прозвучали из уст Бонхёффера уже в 1928 году, за 16 лет до того, как он изложил в письме Эберхарду Бетге знаменитую формулу «безрелигиозного христианства» – эти письма Бетге зарыл в заднем дворе у Шляйхера, спрятав их в коробку противогаза. Еще поразительнее, что эти выкопанные из земли рассуждения Бонхёффера иным исследователям показались новым, глубоким поворотом его богословской мысли, в то время как почти все, что Бонхёффер писал и говорил в зрелые годы, являлось лишь продолжением и развитием того, что он утверждал и во что веровал смолоду, а не переворотом в его личном богословии. Как ученый или математик, он строил на однажды утвержденном фундаменте: сколь бы высоко ни вознеслось здание, оно не порывает с фундаментом, и основы, на которых оно стоит, остаются цельными и неколебимыми. Бонхёффер зашел далеко, поднялся высоко, и те, кто сосредотачивает взгляд исключительно на «верхних этажах», могут впасть во вполне понятное заблуждение и не заметить в самом низу, далеко от заоблачных высот, ортодоксального богословского основания, с которым прочно соединены все надстройки.
В той же лекции Бонхёффер допустил еще одно дерзкое и провокационное высказывание:
...
Критика человеческих усилий приблизиться к Богу распространяется и на грандиознейшую из этих попыток – учреждение Церкви. Враждебность к Церкви таится в самом христианстве. Слишком заманчиво для человека обосновать свои притязания на Бога своей христианской верой, принадлежностью к определенному исповеданию, и таким образом полностью исказить идею и суть христианства.
В этой проповеди двадцатидвухлетнего юноши перед горсткой старшеклассников уже слышны те мысли, которые получат окончательное оформление в зрелом богословии Бонхёффера. Он провел грань между христианской религией, такой же, как все остальные – и эта религия тоже пытается, да не может, выстроить этическую лестницу, чтобы помочь человеку вскарабкаться на небеса, – и следованием Христу, которое требует от человека всего, вплоть до самой жизни.
В этих лекциях оратор порой прибегает к чересчур сложным для аудитории выражениям, к примеру, говорит, что суть христианства – «весть об извечно другом, о том, кто находится вдали от мира, но из глубин своего бытия изливает благодать на человека, Ему одному воздающего славу»129. Вряд ли слушателям хотя бы по имени был известен Карл Барт или знакома философская концепция «другого». Но даже на неподготовленного слушателя иные фразы производят сильное впечатление: «Весть милосердия… провозглашает над умирающими людьми и народами вечное: изначала Я возлюбил вас; пребудьте со Мной, и будете живы». Есть в этой лекции и парадоксы, достойные Честертона: «Христианство проповедует бесконечную ценность того, что кажется ничтожным, и ничтожность того, что так высоко ценят»130.
Не удовлетворившись двумя провокациями, под конец лекции Бонхёффер ввернул и третью, назвав «дух Греции», он же «гуманизм», злейшим врагом христианства131. Затем он мастерски связал идею «религии» и морального совершенства как ложного пути к Богу с учением о вражде между телом и душой. Дуализм порожден греческой философией, Библии он чужд. Писание утверждает права тела и материального мира – к этой теме Бонхёффер будет возвращаться вновь и вновь:
...
Гуманизм и мистицизм, прекраснейшие с виду цветы, расцветающие на древе христианской религии, превозносимые ныне как высшее достижение человеческого духа, как венец самой христианской идеи, должны быть отвергнуты этой самой христианской идеей за обожествление творения, то есть вызов славе, подобающей одному Творцу. Божество гуманизма склонно сосредотачивать человеческие мечты на самом себе132.
«Herr Wolf ist tot!»1
Одной из причин, побудивших Бонхёффера занять пост пастора в Барселоне, было желание напрямую говорить о том, что он осмыслил как богослов – говорить с безразличными к религии бизнесменами, с подростками, с маленькими детьми. Он считал это занятие не менее важным, чем работа богослова, и его успех в служении детям подтверждает его позицию, а письмо будущему зятю Вальтеру Дрессу позволяет заглянуть в этот аспект его барселонской работы:
...
Сегодня я столкнулся с уникальным случаем в моей пастырской работе, о чем мне хочется вкратце сообщить тебе, ибо при всей своей простоте эта история заставила меня призадуматься. В 11 утра в дверь постучали, явился десятилетний мальчик передать мне какую-то посылку от родителей. С мальчиком, который обычно был весел, как жаворонок, что-то явно случилось, и довольно скоро я узнал, что именно: малыш разрыдался и среди его сумбурных восклицаний я сумел разобрать лишь слова: «Herr Wolf ist tot [21] », «Герр Вольф умер». Но кто же это такой? Оказалось, только что погибла его молодая немецкая овчарка, прохворавшая перед тем целую неделю. Я усадил мальчика к себе на колени, и тот, безутешно всхлипывая, рассказал мне о смерти собаки – для него это был ужасный удар. Он все время играл со своим псом, по утрам Вольф подходил к его постели и будил хозяина – и вот он умер.
Что мог я сказать на это? Я просто слушал, как мальчик изливает свое горе. И вдруг его рыдания затихли, и малыш сказал: «Но я знаю, он не умер». – «Как это?» – «Его душа теперь на небесах, и ему там хорошо. У нас в классе один мальчик спросил учительницу религии, что там, на небесах, и она сказала, что не знает, она там не бывала. Скажите мне вы: я увижу снова Герра Вольфа? Он ведь, конечно, на небесах». Я должен был ответить «да» или «нет». Скажи я «мы не знаем наверное», это означало бы «нет»… Я собрался с мыслями и ответил так: «Бог создал людей и животных, и я уверен, что животных Он тоже любит. И я верю, что те, кто любил друг друга на земле, кто по-настоящему любил друг друга, те пребудут вместе с Богом, ведь любовь от Бога. Мы только не знаем, как именно это будет». Видели бы вы счастливое лицо этого парнишки! Слезы мгновенно высохли. «Значит, я снова встречусь с Герром Вольфом, когда умру, мы будем играть вместе!» – мальчик пришел в восторг. На всякий случай я повторил, что нам неизвестно, как это будет, но он-то знал наверное, он все продумал. Несколько минут спустя он добавил: «Сегодня я очень сердился на Адама и Еву: не съели бы они яблока, Герр Вольф не умер бы». Для мальчика смерть собаки была таким же серьезным горем, как тяжелая утрата для любого из нас. Но я был изумлен – и тронут – наивностью веры, пробудившейся в такой момент в беззаботном и обычно ни о чем таком не задумывавшемся мальчишке. Его счастливое и полное доверия лицо так и стоит у меня перед глазами133.
В ноябре Бонхёфферу предложили продлить пребывание в Барселоне, но он хотел завершить диссертацию и 15 февраля, ровно через год послед отъезда, вернулся в Берлин.
Глава 6 Берлин 1929
Свобода Бога полнее всего выражается в том, что Бог свободно решил связать себя с конкретными, живущими внутри истории людьми и предоставить им Себя. Бог свободен не от людей, а для них. Христос – слово свободы Божией.
