Их усилия принимали все более смехотворный вид. Они уже принимались рассуждать о крещении не как о присоединении к Телу Христову, но как о «приобщении к народу» и к мировоззрению (Weltanschauung) фюрера. Причастие также представляло трудности. Один их пастор решил, что хлеб символизирует «тело земли, сильной и крепкой, питающей верность германской почве», а вино, соответственно, – «кровь земли». Они вроде бы и не заметили, как вернулись к язычеству.
И беда не только в антураже этого нового богословия – вся их концепция христианства по сути своей была еретической. Людвиг Мюллер, человек, которого Гитлер поставил во главе «объединенной немецкой Церкви» в качестве рейхсепископа, провозгласил, что «любовь» в понятии «немецких христиан» приобретает «жестокое лицо воина. Ей ненавистны мягкость и слабость, потому что все живое лишь тогда остается здоровым и пригодным к жизни, когда вычищает и уничтожает все враждебное жизни, гнилое, упадочное»224. Это уже не христианство, а социальный дарвинизм Ницще. Мюллер также публично объявил идею благодати «негерманской». Флотский капеллан в отставке, сохранивший короткую армейскую стрижку, сам себя именовавший «веселым малым» и «свойским парнем», смеявшийся над богословами, – в первую очередь мальчиком для порки ему служил Карл Барт, – епископ Мюллер жестко проводил линию на нацификацию немецкой Церкви.
И Мюллер был не одинок в своем мнении, что любовь и благодать традиционного христианства неуместны в «позитивном» учении «немецких христиан». Один из его собратьев писал, что учение о «грехе и благодати… представляет собой еврейскую тему, внедренную в Новый Завет», а для современных немцев это чересчур негативно.
...
Народ, который прошел через войну, которой он не хотел и которую он проиграл, и за которую его заставили принять на себя вину, не может сносить, чтобы ему все время предъявляли его греховность и преувеличивали ее… Наш народ столько страдал от лжи о своей виновности в войне, что ныне долг и обязанность Церкви, богословия – применить христианство для ободрения своего народа, а не затем, чтобы стаскивать его в бездну политического унижения225.
Так всевозможными ухищрениями «немецкие христиане» искажали традиционный смысл Писания и учения Церкви, добиваясь нужного им эффекта. Один из руководителей этого движения, Рейнгольд Краузе, полагал, что Мартин Лютер завещал немцам «бесценное наследие: завершение Реформации в Третьем рейхе»226. Логика такова: поскольку Лютер сумел порвать с католической церковью, то в христианстве нет ничего неотменимого. И правда, это – главная проблема протестантизма. Уже Лютер сомневался в каноничности некоторых книг Библии, в особенности Послания Иакова, смысл которого он понимал как «оправдание делами»227. Наставник Бонхёффера, либеральный богослов Адольф фон Гарнак, ставил под вопрос каноничность многих разделов Ветхого Завета, и в целом либеральное богословие Шлейермахера и Гарнака склонялось в том же направлении. Более того, когда христианская вера начинает пониматься в качестве основы культурной или национальной идентичности, возникает серьезная путаница. В сознании многих немцев их национальность до такой степени сплавилась с лютеранством (какого уж там лютеранства они придерживались), что они отучились и различать эти две важные вещи, и отчетливо видеть какую-либо из них. Четыреста лет считалось само собой разумеющимся отождествление «немцев» и «лютеран», а в итоге никто уже толком не понимал, что представляет лютеранство, то есть евангелическое христианство.
В конечном счете «немецкие христиане» поймут, что попали в обозначенную Бартом бездну. Для подлинных христиан они превратились в еретиков националистического толка, а для противоположной стороны бездны их антисемитизм никогда не будет достаточно матерым. Один из нацистских лидеров направил в гестапо жалобу на то, что во время заупокойной службы в честь павших на войне исполнялась мелодия псалма «Иерусалим, высокий славный град». Оскорбительные для немецкого уха слова не прозвучали, играла только музыка, но слова неизбежно всплывали в памяти. Этот псалом давно уже исполняли на заупокойных службах – именно его Паула Бонхёффер выбрала для похорон Вальтера в 1918 году.
Глава 12 Начало борьбы внутри Церкви
Если сел не в тот поезд, нет смысла бежать по коридору в противоположном направлении.
Поначалу «немецкие христиане» были достаточно осторожны и скрывали от большинства свои наиболее радикальные убеждения. Стороннему наблюдателю конференция в апреле 1933 года показалась бы образцом богословской трезвенности. Однако они достаточно громко требовали объединения немецких церквей в качестве «Рейхсцеркви» – раздробленность отдавала Веймарской республикой с фракциями в парламенте. Под руководством фюрера проводилась синхронизация всего и вся (Glechschaltung), и Церкви следовало находиться во главе этого процесса.
После конференции многие немцы готовы были принять единую Рейхсцерковь (Reichskirche). Мало кто знал, как и в какой форме это будет осуществлено, хотя у Гитлера достаточно конкретные идеи имелись. Когда церковные лидеры назначили в мае комиссию из трех епископов для обсуждения будущего Церкви, Гитлер воспользовался представившейся возможностью. Чтобы обуздать не вполне еще подчинившиеся ему церкви, он навязал этому трио четвертого клирика – не кого иного, как Людвига Мюллера, того самого флотского капеллана в отставке, чью кандидатуру фюрер выдвигал на должность епископа рейха (Reichsbishof), главы объединенной Церкви.
Однако в мае попытка Гитлера создать Церковь по своему образу и подобию еще не удалась: Мюллер пока не возглавил вновь образованную объединенную Церковь. Хотя епископы и согласились поставить во главе Церкви рейхсепископа, выбрали они не Мюллера, а Фридриха фон Бодельшвинга, пользующегося всеобщим уважением и кроткого человека. Он возглавлял общину в Билефельде (Вестфалия) для страдающих эпилепсией и другими заболеваниями.
27 мая Бодельшвинг был избран рейхсепископом, но едва эта добрая душа примерила митру, как «немецкие христиане» набросились на него и пустили в ход все средства, пытаясь аннулировать результаты выборов. Возглавил атаку Мюллер, требовавший прислушаться к «гласу народа». Многим немцам нападки Мюллера казались шокирующими и отвратительными: Бодельшвинг явно не имел никакого касательства к политике, был весьма достойным человеком и честно победил на выборах. Не прислушиваясь к воплям своих врагов, он направился в Берлин и взялся за работу. В помощники себе он пригласил Мартина Нимёллера.
Пастор Нимёллер во время Первой мировой войны был капитаном подводной лодки и за отвагу удостоился Железного креста. Поначалу он приветствовал нацистов как героев, которые вернут немецкому народу утраченную честь, изгонят из страны коммунистов и восстановят нравственный порядок. В 1932 году Нимёллер частным образом встречался с Гитлером, и Гитлер лично заверил его, что не тронет церкви и никогда не будет подстрекать к еврейским погромам. Для Нимёллера, который верил, что победа нацистов повлечет за собой национальное религиозное возрождение, о чем он молился денно и нощно, таких гарантий оказалось достаточно. Однако вскоре он убедился в обмане и без малейшего страха и сомнения восстал против Гитлера. К его проповедям в битком набитой церкви Далема, рабочего квартала Берлина, прислушивались с большим интересом – в том числе и посетители из гестапо. Существовало мнение, что если бы движение против Гитлера смог возглавить невоенный человек, таким лидером стал бы Нимёллер.
