Для Бонхёффера с момента провозглашения Барменской Декларации Исповедническая церковь стала единственной Церковью Германии, и он уповал на то, что все истинные христиане признают Рейхсцерковь «немецких христиан» отлученной. К сожалению, не все различали ситуацию так отчетливо, как Бонхёффер.
Даже такие близкие его сотрудники, как Джордж Белл и епископ Аммундсен, не разделяли вполне его позицию. Это вызывало определенные трудности, тем более в предвидении экуменической конференции в Фано (Дания), которая была назначена на август. Бонхёффера пригласили выступить на этой конференции, а также организовать молодежную конференцию в ее рамках, но Бонхёффер скоро понял, что у него есть проблемы посерьезнее.
Проблемы начались с открытия, что часть приглашенных в Фано немецких делегатов принадлежит к рейхсцеркви, которую возглавляет Мюллер. Прежде всего Бонхёффер позаботился о том, чтобы на организованной им молодежной конференции не появился ни один делегат от рейхсцеркви Мюллера. Во-вторых, он твердо решил не допускать представителей рейхсцеркви и на общую конференцию в Фано: пусть конференция выразит лояльность либо тем, кто объявил о разрыве с рейхсцерковью, либо тем, кто остался в ней. Как могут лидеры экуменизма не видеть этого выбора?
В июне Бонхёффер съездил в Берлин на встречу с Нимёллером и Карлом Кохом, президентом Исповеднического синода. Все трое пришли к единому мнению: «Женева» (там находилась штаб-квартира экуменической организации) обязана признать сложившуюся ситуацию, пригласить на конференцию членов Исповеднической церкви, а прочих не допускать. Бонхёффер тут же обратился с письмом к организаторам конференции, четко сформулировав свою позицию.
...
Я уже писал господину Шёнфельду о том, что присутствие нашей делегации в Фано главным образом зависит от того, примут ли участие в конференции представители нынешней верхушки имперской Церкви. В любом случае члены нашей делегации намерены отказаться от участия в любых встречах в Фано, на которых будут присутствовать представители церковных властей. Хотелось бы, чтобы эту альтернативу поняли и приняли во внимание все. Я также надеюсь, что вы поспособствуете принятию экуменическим движением – сейчас, пока еще не слишком поздно, – окончательного решения, какую из двух немецких Церквей оно признает273.
Итак, участие Бонхёффера в конференции обуславливалось пониманием того, что отныне истинной Церковью Германии является Исповедническая церковь. Если вожди Исповеднической церкви не будут приглашены именно в качестве руководителей единственной признанной немецкой Церкви, то ни один представитель этой Церкви не приедет в Фано. Если в Фано явятся Геккель и другие члены рейхсцеркви, представителей Исповеднической церкви там не будет, и ее молчание само по себе окажется красноречивее любых слов.
Оказалось, однако, что все намного сложнее. Энрио сообщил Бонхёфферу дурную весть: Геккелю и иностранному отделу рейхсцеркви уже было заранее выслано приглашение. Хотя Энрио в целом поддерживал Бонхёффера, отозвать приглашение не представлялось ему возможным. Не могла экуменическая организация выслать и дополнительное приглашение Исповеднической церкви: до сих пор руководители этой организации рассматривали Исповедническую церковь лишь как движение, а не как самостоятельную Церковь. Вот если Исповеднический синод провозгласит себя второй Церковью Германии, тогда другое дело.
Бонхёффера это вовсе не устраивало. Во-первых, в Бармене Исповедническая церковь уже сказала все, что следовало сказать, а во-вторых, она отнюдь не была второй немецкой Церковью – она была единственной немецкой Церковью. Двух Церквей быть не могло. Рейхсцерковь вызвала схизму, впав в нераскаянную ересь, и тем самым единственной немецкой Церковью оставалась Исповедническая. Экклезиология Бонхёффера была простой и четкой, хотя те, кто не разделял его позицию, могли и этот подход счесть несколько странным. Бонхёффер опирался на учение Писания и догмы традиционной Церкви и считал, что в таком вопросе расплывчатость недопустима: либо Исповедническая церковь является единственной Немецкой евангелической церковью, придерживающейся Писания, духа Реформации и Конституции Немецкой евангелической церкви – либо нет. Барменская декларация внятно и во всеуслышание объявила миру, что она и с богословской, и с юридической точки зрения является такой Церковью.
12 июля Бонхёффер писал Энрио:
...
У нас нет ни притязания, ни желания стать Свободной церковью наряду с Reichskirche – мы считаем себя единственной богословски и юридически легальной Евангелической церковью Германии и, соответственно, нельзя ожидать, чтобы эта Церковь утвердила для себя новую конституцию, ибо она опирается на ту самую конституцию, которой пренебрегла Reichskirche… Исповедническая церковь уже объявила однажды перед всем христианским миром, в чем заключается ее притязание. Итак, я глубоко уверен, что и юридически, и богословски ответственность за дальнейшие отношения между Германской церковью и экуменическим движением ложится на экуменическое движение и зависит от его решений274.
Бонхёффер просил Энрио с терпением отнестись к «пространным объяснениям, ведь не хотелось бы остаться непонятым друзьями».
Энрио, возглавлявший Экуменическую Федерацию, попросту иначе воспринимал эту ситуацию и считал необходимым следовать статуту и протоколам своей организации. Сама идея, будто Женева не вправе отменить приглашение Геккелю и направить приглашение Исповеднической церкви, казалась Бонхёфферу смехотворной. Он обратился за помощью к Беллу, Белл – к Аммундсену. Аммундсен ответил ласковым письмом, но поскольку в нем он именовал Исповедническую церковь «Свободным синодом», из этого уже следовало, что ситуацию он видит иначе, нежели Бонхёффер: он все еще рассматривал эту Церковь как альтернативную, «свободную» Церковь Германии, а не как единственную. Тем не менее он готов был организовать приглашение для двух членов Исповеднической церкви, «без официальных полномочий» и таким образом обойти стеснительные правила. В итоге пригласили Бонхёффера, Бодельшвинга и Коха, и им пришлось думать, принимать ли приглашение на столь своеобразных условиях. Тем временем об этих приглашениях прослышал Геккель и попытался их отменить.
А еще летом 1934 года в Германии происходили драматические события, которые кардинально преобразили политический облик страны, на годы вперед определили судьбу всех немцев и не только немцев, и непосредственно сказались на тех, кто готовился к экуменической конференции в Фано.
«Ночь длинных ножей»
Страшные события, изменившие тем летом политический ландшафт Германии, произошли благодаря реакции Гитлера на дурные для него новости. Прошли слухи, будто часы фюрера и его криминального правительства сочтены. Зять Бонхёффера Донаньи сообщил, что Хьялмар Шахт, глава немецкого банка (Reichsbank), намерен уйти в отставку. Врачи президента Гинденбурга не скрывали, что жить старику осталось несколько месяцев. Гитлер боялся, что как только президента не станет, консерваторы и высшее офицерство потребуют восстановления династии Гогенцоллернов. Для верхушки страны мечта о великой объединенной Германии ассоциировалась с золотыми денечками монархии и аристократического правления, а никак не с этим позорищем, Адольфом Гитлером. Гитлер волчьим чутьем чуял, куда дует политический ветер, и с волчьей же беспощадностью организовал резню, которая войдет в историю под именем «ночь длинных ножей» (Nacht der Langen Messer) [35] .
