Главное для фюрера было удержать армейских генералов от выступления против него, а они, как он понимал, более всего страшились, как бы SA не заняли место армии. Эрнст Рём мечтал именно об этом: о новой нацистской армии, которую он возглавит, и как мог Гитлер отказать в этом сподвижнику, сражавшемуся за него с первых дней, с тех пор, как зародилось нацистское движение? Но для Гитлера не было ничего важнее Гитлера, и раз старый друг Рём навлек на себя немилость генералов и тем самым поставил под угрозу будущее самого фюрера, значит, от Рёма пора избавляться. А чтобы охладить монархистский пыл генералов, Гитлер заключил с ними сделку: он обещал обуздать Рёма и не допустить перехода военной власти к штурмовым отрядам. Не затем он создавал Третий рейх, чтобы позволить бычьешеему извращенцу Рёму все испортить!
Итак, 29 июня началась резня, прославившаяся под названием «ночь длинных ножей»: чудовищное кровопролитие по всей Германии, сотни людей были убиты врасплох, кого-то вытащили из постели и пристрелили прямо в спальне, кого-то ставили к стенке расстрельные команды, иные перешли в вечность из-за рабочего стола; жен убивали вместе с мужьями, расправлялись и с давними врагами, мстя за неудавшийся путч 1923 года – одного из таких врагов зарубили топорами. Ночь насилия была предвестием грядущих ужасов. В кровавой бане погибло и двое армейских генералов, фон Шляйхер и фон Бредов.
Что же касается Эрнста Рёма, его разбудили в гостиничном номере, разъяренный Гитлер лично обругал его, поливая площадной бранью. Рёма отвели в тюремную камеру в Мюнхене и там с намеком предложили ему заряженный револьвер. Как выяснилось, любовь Рёма к насилию не простиралась вплоть до самоубийства, так что пришлось двум штурмовикам самим разделаться с только что низложенным начальником.
Когда все завершилось, Гитлер заявил, будто Рём готовил путч и лишь волей Провидения удалось избежать худшего. Он сообщил о расстреле 61 заговорщика, а еще тринадцать погибли, «оказав сопротивление при аресте»275. Донаньи говорил Бонхёфферу, что Министерство юстиции насчитало 207 человек, затравленных и убитых, а в более поздние годы назывались и более значительные цифры жертв – 400 и даже 1000. Список был достаточно длинным, в него внесли всех былых противников Гитлера, Геринга и Гиммлера – представилась возможность истребить из списка живых всех предателей-подлецов. Намного больше людей угодило в застенки. Гитлер, как обычно, твердил, будто его вынудили к столь решительным мерам, будто уже начал осуществляться заговор, готовилось покушение на его жизнь, и эти убийства служили интересам немецкого народа, ради которого любая жертва невелика!
13 июля Гитлер выступил с речью перед рейхстагом.
...
Если кто-то укоряет меня и задается вопросом, отчего же я не следовал обычным судебным путем, то единственное, что я могу сказать в свое оправдание, будет следующее: в сей час я несу ответственность за судьбу немецкого народа и потому становлюсь верховным судьей немецкого народа… И пусть каждый знает на будущее на все времена: кто поднимет руку на Государство, того ждет неминуемая смерть276.
«Ночь длинных ножей» и это выступление Гитлера напугали большинство немцев. Ученица Бонхёффера Инге Кардинг вспоминала о настроении, распространившемся в стране после этих событий: «Цепенящий страх, словно проникающий повсюду скверный запах»277.
Что касается генералов, они тоже оказались в затруднительном положении, в заложниках у Гитлера. Справедливости ради надо сказать, что генералы не могли предвидеть, в какой форме Гитлер осуществит обещание не позволить Рёму захватить власть над армией. Подобного насилия и резни, конечно, никто не ожидал. Однако на том было покончено с мечтой о реставрации династии Гогенцоллернов. Пусть с помощью широкомасштабного насилия и откровенного беззакония, но Гитлер свою часть сделки выполнил, и теперь надоевшая ему марионетка Гинденбург могла покинуть сей мир, когда пробьет час – и чем раньше, тем лучше, поскольку теперь уже ясно было, кто займет его место.
В Австрии тем временем тоже начались политические беспорядки и акты насилия, увенчавшиеся 25 июля убийством канцлера Энгельберта Дольфуса, – срежиссировали покушение нацистские агенты. Дольфус, стойкий католик и глава традиционно католической страны, позволил себе высказывание: «Борьбу против национал-социализма я понимаю как борьбу за христианское мировоззрение. Гитлер стремится реанимировать древнегерманское язычество, я бы предпочел вернуть христианское Средневековье»278. Вслед за убийством канцлера насилие охватило всю страну, и многие опасались, как бы Гитлер не двинул свою армию через границу. Чтобы предотвратить германскую оккупацию, Муссолини направил итальянские войска, и в тот раз все обошлось. Через неделю скончался Гинденбург.
Герой Первой мировой испустил дух 2 августа, в возрасте 86 лет, и Гитлер – какая неожиданность – назначил ему преемника. Кого бы это? Подумать только, им станет сам Гитлер! И при этом сохранит пост канцлера. Должности президента и канцлера будут совмещены в одном лице, ибо такова воля германского народа. А если кто сомневался, так через месяц народный кумир назначил очередной референдум, на котором, как и следовало ожидать, 90% населения проголосовало «за». Какая часть проголосовала охотно, а сколькие из страха – никому неведомо.
* * *
Армия избавилась от страха перед Рёмом и SA, зато гораздо большую тревогу причиняли им теперь эсэсовцы во главе с еще более ненавистным Генрихом Гиммлером. Умел же Гитлер и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. Он никогда не удовлетворялся достигнутой выгодой, если представлялась еще большая прибыль. Играя на подъеме патриотических чувств, вызванном смертью Гинденбурга, Гитлер собрал на Кёнингсплаце офицеров и солдат берлинского гарнизона, чтобы при свете факелов они повторили присягу. Но в тот момент, когда руки воинов взметнулись в торжественном жесте обещания, они услышали вдруг совсем не ту клятву, которую собирались произнести: присягали на верность не народу Германии и не конституции, но парню с усиками. Судя по этой присяге, фюрер сделался живым воплощением немецкой воли и немецкого закона: «Приношу перед Богом священную клятву в безусловном послушании Адольфу Гитлеру, фюреру Германского рейха и народа, верховному командующему вооруженными силами, и всегда буду готов рискнуть моей жизнью, как подобает храброму солдату, во исполнение этой клятвы».
Солдаты произносили клятву совместно, застыв в рядах, не имея даже возможности почесать в затылке и понять, что же только что произошло. А произошло вот что: в этот час скорби и чести их ловко провели за нос. Все немцы, а военнослужащие в особенности, сугубо серьезно относились к присяге, были законопослушны, и эти слова, вырванные у солдат отчасти обманом, отчасти принуждением, принесут фюреру в грядущие годы изрядные дивиденды. Эта клятва, как мы убедимся, весьма затрудняла осуществление любых планов устранения Гитлера от власти – как путем переворота, так и с помощью убийства.
Узнав об изменении присяги, генерал Людвиг Бек пришел в ужас. Благородная традиция германской армии была использована, извращена в корыстных целях, знамена втоптали в грязь. Бек считал это «худшим днем своей жизни». В 1938 году он выйдет в отставку и возглавит заговор, целью которого станет убийство Гитлера – окончательная попытка будет предпринята 20 июля 1944 года, а на следующий день Бек покончит с собой279.
