Расправа была отложена до осени по той причине, что в августе в Берлине проходили Олимпийские игры, явились наблюдатели и журналисты из многих стран, было продано более четырех миллионов билетов, и на какое-то время Гитлер хотел удержать новый образ толерантного и великодушного правителя.
Исповедническая церковь со своей стороны решилась на отчаянный шаг: поскольку прятать уже было нечего, меморандум решили зачитать с церковных кафедр по всей Германии «в безусловное свидетельство того, что Церковь не перестала возвышать свой голос против явной несправедливости»346. Более того, текст собирались издать миллионным тиражом в виде брошюры и распространить по стране. Публично критикуя Гитлера, Исповедническая церковь шла вразрез со всеобщим мнением: популярность Гитлера была как раз на подъеме. Даже те, кто год или два назад выражал недовольство фюрером, теперь по большей части прониклись к нему уважением, а Олимпиада и вовсе должна была стать кульминацией его успехов в первые годы власти. Всякий, выступавший против торжествующего фюрера в эту пору величайшего торжества Германии, воскресшей, оправившейся от версальского позора, казался в лучшем случае брюзгой, в худшем – врагом государства.
Олимпиада
Летние Олимпийские игры обеспечили Гитлеру уникальную возможность явить миру разумный и бодрый лик «новой Германии». Геббельс, не жалевший усилий при возведении зданий и башен обмана, превзошел самого себя, сооружая нечто вроде Шартрского собора уловок и лжи. Режиссер-пропагандист Лени Рифеншталь снимала об этом мероприятии фильм.
Между прочим нацисты всячески старались изобразить Германию европейской и христианской страной. Рейхсцерковь возвела свой собственный шатер возле Олимпийского стадиона. Иностранцы, в большинстве своем понятия не имевшие о разногласиях между «немецкими христианами» и Исповеднической церковью, приходили к выводу, что в гитлеровской Германии христианство процветает. Исповедническая церковь организовала ряд лекций в церкви Святого Павла, выступали Якоби, Нимёллер и Бонхёффер.
«Вчера выдался неплохой вечер, – записывал Бонхёффер. – Церковь битком набита, люди сидели на ступенях алтаря, стояли в проходах. Я предпочел бы прочесть проповедь, а не лекцию»347. Большинство организованных Исповеднической церковью лекций происходило при таком же аншлаге. Рейхсцерковь, со своей стороны, спонсировала лекции «одобренных» университетских богословов, но такой посещаемости не добилась. Бонхёффер не был до конца уверен, следует ли Исповеднической церкви участвовать в дискуссии: он полагал, что христиане в Германии вступили в войну с нераскаянным злом, которое не прислушается к голосу разума и не пойдет на уступки. Нужно не дискутировать, а действовать – решительно и не боясь вероятных последствий. Как всегда, никто не разделял его позицию. Экуменическое движение продолжало бесконечный диалог, руководители Исповеднической церкви делали примерно то же самое, оцеживая комаров и глотая верблюдов.
Евангелический лидер из США Фрэнк Бачмен, возглавлявший Оксфордское движение, приехал в Берлин в надежде принести Благую Весть Гитлеру и его приспешникам. Коллега Бачмена Мони фон Крамон давно уже свел знакомство с Гиммлером, на обеде у которого побывал и Бачмен. Годом ранее Гиммлер заявил Крамону: «Будучи арийцем, я обязан иметь достаточно мужества, чтобы самому нести ответственность за свои грехи». Перекладывать свои грехи на чьи-то плечи – «еврейская идея», – утверждал он. К Бачмену он проявил еще меньше внимания, чем к Крамону, и тем не менее в августе у Бачмена вырвались поистине трагические слова: «Благодарю небеса за такого человека, как Адольф Гитлер: он выстроил оборонительную линию против антихристианского коммунизма»348. Этот комментарий прозвучал в интервью для New York World из офиса Бачмена в церкви Голгофы на углу Парк-авеню и Двадцать первой стрит, и хотя ни в коем случае нельзя утверждать, чтобы к этому полностью сводилось мнение Бачмена по поводу сложившейся в Германии ситуации, тем не менее эта фраза показывает, до какой степени самые глубокие и искренние христиане поддались поначалу на консервативную и псевдохристианскую пропаганду Гитлера.
После Олимпиады Бонхёффер отправился в Шамби (Швейцария) на конференцию Life and Work. Меморандум Гитлеру пасторы Исповеднической церкви планировали читать с амвона 23 августа. Бонхёффер спросил свое начальство, не имеет ли ему смысл задержаться в Швейцарии, поскольку казалось полезным для Церкви иметь за рубежом своего человека, знающего текст меморандума и способного рассказать заграничным журналистам и о самом меморандуме, и о том, как Гитлер обойдется с распространителями этого текста.
Нашлось достаточно отважных священников, которые в условленный день зачитали своим прихожанам меморандум. В их числе был близкий друг Бонхёффера и Бетге Герхард Вибранс. Под конец службы школьный учитель высмотрел деревенского полицейского и потребовал, указывая на пастора: «Арестуйте изменника». Полицейский только плечами пожал: он не получал соответствующих указаний. Но гестапо озаботилось составить список тех, кто зачитывал меморандум.
Бисер перед свиньями
Осенью 1936 года Людвиг Мюллер вновь напомнил о себе памфлетом «Deutsche Gottesworte» («Немецкие Слова Божии»). Игриво-покровительственным тоном заводилы из пивной Райби обратился к своей пастве с таким предисловием: «Для вас, мои товарищи по Третьему рейху, я не столько перевел Нагорную Проповедь, сколько германизировал ее… Ваш Рейхсепископ». Мюллер счастлив был помочь своему арийскому дружку Иисусу наладить более близкие отношения с населением Третьего рейха. А поскольку кротость не принадлежала к числу приемлемых для «германцев» добродетелей, Мюллер решил дать славным товарищам нечто более соответствовавшее образу бравого германца, который он надеялся распространить в народе: «Блажен, кто умеет поддержать компанию. Такому человеку всегда хорошо»349. Очевидно, Мюллер полагал, что его доморощенная мудрость вполне приживется в новом Евангелии. Своих читателей Мюллер заведомо представлял себе невеждами, которые все проглотят.
«Немецкие христиане» убедили себя, что во имя «евангелизации» Германии допустимо все, даже подтасовка Евангелия, которое вдруг начинало проповедовать ненависть к евреям. Но Бонхёффер знал, что не одни только «немецкие христиане» решаются исказить истину, если рассчитывают таким способом успешнее навязать свою точку зрения другим. Подчас этим грешили и члены Исповеднической церкви.
Для Бонхёффера весь смысл заключался в том, чтобы сообщать Слово Божие беспримесно, в чистоте, не приукрашивая и не пуская в ход вспомогательных средств. Слово, утверждал он, само по себе обладает властью затрагивать сердца людей, а всякие приправы только разбавляют концентрированную мощь слова. Он постоянно твердил об этом своим ученикам: дайте Слову сказаться самому, без помех.
На практике, разумеется, трудно понять, где и как следует провести черту и не переступать ее, проповедуя Евангелие. Мог ли Фрэнк Бачмен заранее знать, что обращаться к Гиммлеру – все равно что метать бисер перед свиньями? Многие семинаристы, закончив курс, попадали в приходы, вовсе не проявлявшие интереса к их богословию. Это обескураживало. Герхарда Вибранса направили в крохотную деревеньку к востоку от Магдебурга, где жили сплошные олухи.
