Арест Нимёллера, отъезд Хильдебрандта
На 1 июля намечался отъезд Хильдебрандта; Бонхёффер и Бетге находились в Берлине. Множились аресты пасторов Исповеднической церкви, и поэтому они отправились к Нимёллеру в Далем, обсудить с ним и с Хильдебрандтом дальнейшую стратегию. Однако в доме Нимёллера они застали только его жену и Хильдебрандта – хозяина дома за несколько минут до их появления увели гестаповцы.
Вчетвером они стали размышлять, что же теперь делать, но тут к дому подъехало несколько черных «Мерседесов». Узнав машины гестапо, Бонхёффер, Бетге и Хильдебрандт благоразумно направились к черному ходу, но там их остановил герр Хёле, офицер гестапо, хорошо знакомый им и многим другим членам Исповеднической церкви. Мужчин препроводили обратно в дом, там другой гестаповец обыскал их и оставил под арестом – семь часов они вынуждены были сидеть и наблюдать за тем, как потрошат дом Нимёллера. Скрупулезность гестаповцев была наконец вознаграждена: за картиной обнаружился сейф, а в сейфе – тысяча марок, принадлежавшая Чрезвычайному союзу пасторов.
Десятилетний сын Нимёллера Ян запомнил, что в тот день каждого, заглядывавшего к ним в дом, задерживали и оставляли под подозрением. «Вскоре дом был набит битком», – вспоминает он360. Несравненная Паула Бонхёффер каким-то образом узнала об этой ситуации. В окно Дитрих несколько раз видел медленно проезжавший мимо дома отцовский автомобиль, оттуда выглядывала его мать. В итоге в середине дня отпустили всех, кроме самого Нимёллера. Отношения с властью вошли в новую фазу.
Нимёллер просидел в тюрьме восемь месяцев, и, едва выпустив его, гестаповцы тут же его снова арестовали – их учреждение славилось подобными приемами. Гитлер не хотел оставлять на свободе человека, столь искренне и мощно выступавшего против него, а потому удостоил пастора Нимёллера чести состоять «заключенным по личному указанию фюрера» и следующие семь лет Нимёллер провел в Дахау. Освободили его союзники в 1945 году.
Вместо него обязанности проповедника в Далеме взял на себя Хильдебрандт и проповедовал ничуть не менее страстно, чем сам Нимёллер. Однако Хильдебрандту, еврею, надолго задерживаться было нельзя. Паспорта отбирали, существовал риск, что когда он надумает уехать, это уже окажется невозможным. Последнюю проповедь Хильдебрандт произнес 18 июля.
Среди прихожан всегда присутствовали гестаповцы с целью запугать паству и пастыря, но в Далеме их никто не боялся. Нимёллер дразнил их с церковной кафедры, предлагая кому-нибудь из прихожан «передать Библию нашему другу из полиции»361. На последней своей службе Хильдебрандт, дерзко нарушив очередной закон, прочел вслух список тех, за кого возносили заступническую молитву, а затем провел дополнительный сбор средств на работу Исповеднической церкви. Деньги он велел положить на алтарь, посвятив их с молитвой Богу и Его делу. На подобные нарушения закона гестаповцы обычно закрывали глаза, однако в тот раз они этим не пренебрегли – под конец службы офицер выступил вперед и попросту забрал эти деньги, а затем был арестован и Хильдебрандт.
Хильдебрандт просто так не сдался, он громко протестовал против насилия и его обступили столь же громко возмущавшиеся прихожане. Шумная толпа преследовала гестаповцев, выводивших Хильдебрандта к машине, а затем обступила машину, продолжая протестовать. Гестаповцы несколько раз попытались тронуться с места, но не преуспели в этом и с неудовольствием признали свое поражение – вышли из автомобиля и повели своего пленника в штаб-квартиру пешком. Они-то предпочитали делать свое дело тихой сапой, лучше всего под покровом ночи, а тут им пришлось идти по улице средь бела дня в окружении верующих, возмущенных тем, что у них отнимают уже второго пастыря, и во всеуслышание выражавших свое негодование. Хуже того: гестаповцы ошиблись и повели арестанта не в том направлении. Сам Хильдебрандт об этом догадывался, но ни он, ни его прихожане и не подумали предупредить гестаповцев, которые с каждой минутой выглядели все глупее. Наконец, они сумели-таки доставить арестанта в штаб-квартиру на Александерплатц.
На следующий день гестаповцы привезли Хильдебрандта к нему на квартиру, провели там обыск, нашли и конфисковали еще одну сумму, предназначенную для Исповеднической церкви. Во время обыска у одного из офицеров разболелся зуб, из-за чего обыск закончили впопыхах и другая заначка уцелела.
Хильдебрандта перевезли в тюрьму Плётцензее. Друзья заключенного опасались за его жизнь: еврея могли подвергнуть самому дурному обращению. Родственники Бонхёффера пустили в ход все связи, чтобы добиться освобождения узника. Главную роль сыграл Ханс фон Донаньи – благодаря его заступничеству Хильдебрандта выпустили двумя днями ранее, чем намечалось, и он успел ускользнуть в Швейцарию прежде, чем власти спохватились. Без столь массированного вмешательства Хильдебрандт вынужден был бы оставаться в стране, и его, очевидно, вскоре арестовали бы повторно, как Нимёллера. Шансов выжить у него, неарийца, было крайне мало. Из Швейцарии Хильдебрандт отправился в Лондон, и старый друг Юлиус Ригер принял его в качестве своего викария в приходе святого Георгия. Там он продолжил работу с беженцами и поддерживал связь с епископом Беллом и с экуменическим движением. Бонхёфферу, однако, недоставало присутствия друга.
Конец Финкенвальде
Исповедническая церковь запланировала на 8 августа ходатайственную службу в приходе Нимёллера в Далеме. Власти распорядились заранее перегородить подступы к церкви, но паства Нимёллера была скроена из такого же крепкого материала, как и ее пастор, и это столкновение вылилось в очередную демонстрацию против властей. Собравшаяся толпа на протяжении многих часов отказывалась расходиться. Двести пятьдесят верующих были арестованы и доставлены на Александерплатц.
Летом 1937 года Бонхёффер проводил пятый полугодичный семестр в Финкенвальде. Он дописывал книгу, посвященную Нагорной проповеди, которую задумал еще в 1932 году. Эта книга («Ученичество») выйдет в ноябре 1937 года и станет одним из наиболее известных христианских сочинений ХХ века.
По окончании летнего семестра Бонхёффер и Бетге отправились в отпуск на Кёнигзее и Грайнау возле Этталя, в Баварских Альпах. Оттуда они наведались в Гёттинген повидать Герхарда с Сабиной и их дочерей. В Гёттингене Бонхёффера застал врасплох телефонный звонок из Штеттина с сообщением, что гестапо закрыло усадьбу в Финкенвальде и опечатало господский дом. На том закончилась целая эпоха.
Следующие шесть недель Бонхёффер и Бетге провели у родителей Бонхёффера на Мариенбургераллее. Они жили в отведенной Дитриху мансарде, где имелось две кровати и множество книжных полок [42] . Из окна можно было любоваться соседним домом, где жила сестра Дитриха Урсула со своим мужем Рюдигером Шляйхером. Бетге сделался полноправным членом семьи Бонхёфферов, делил с ними каждую трапезу, наслаждаясь обществом этих культурных людей, которые все решительно и страстно противостояли нацизму. По вечерам Бетге с Бонхёффером обсуждали последние новости, полученные от Донаньи, – известия приходили все более грозные, особенно те, что затрагивали евреев.
Немало вечеров проводили и у Шляйхеров, обладателей концертного рояля: Бетге, Дитрих и другие гости пели, аккомпанировал обычно Дитрих, а его одиннадцатилетняя племянница Рената усердно перелистывала для него ноты. Она, как и ее дядя Дитрих, унаследовала по линии фон Хазе масть – льняные волосы и пронзительно голубые глаза, такие же, как у бабушки Паулы. Вряд ли сама девочка или двадцативосьмилетний Бетге помышляли в ту пору о том, что через шесть лет они вступят в брак.
