Однако обо всем этом мы знали понаслышке. Вот почему для нас было даже несколько неожиданным сообщение по телеграфу о свержении самодержавия, создании Временного буржуазного правительства и образовании Совета рабочих депутатов. Нашей радости не было границ!
В Эчмиадзине не было никаких промышленных предприятий и поэтому не было и рабочего класса. Здесь находился только запасной батальон, состоявший по преимуществу из русских великовозрастных солдат, обремененных семьями, мечтавших о дне, когда кончится война.
Мы пошли в этот батальон и организовали там солдатское собрание. Я рассказал о значении падения самодержавия, о задачах революции, призывал покончить с войной. Говорил, что народ сам должен решать теперь все вопросы революции, и в том числе вопрос о войне и мире. Солдат особенно вдохновило требование прекратить войну. Была принята короткая резолюция и образован солдатский комитет батальона. У солдат же создалось такое впечатление, что, раз они проголосовали против войны, значит, война должна немедленно кончиться. С радости они напились.
Надо сказать, что еще в начале войны царское правительство ввело сухой закон по всей России. Этот запрет не распространялся только на Кавказ, потому что вино, особенно у грузин и армян, всегда было неотъемлемой частью быта. Поэтому вино продавалось здесь свободно.
Я решил уехать, но порывать с академией официально не собирался, не желая терять права на освобождение от воинской повинности. Я заявил ректору, что сдам экзамены осенью, так как вынужден уехать по своим делам в Тифлис. То ли ректора устраивало, что он на время избавляется от одного из смутьянов, то ли по другим соображениям, но он дал мне на это согласие. Я торопился в Тифлис, где разгорались революционные события.
Глава 2
В рядах революционеров Тифлиса и Баку
В Тифлисе я сразу же пошел к Шавердяну, чтобы узнать у него все новости партийной жизни. Он сказал, что завтра должно состояться первое легальное собрание большевиков в Народном доме Зубалова.
На заседании присутствовало около 250 человек. В президиум были избраны Алеша Джапаридзе, Миша Окуджава и Амаяк Назаретян. Главной темой был вопрос об объединении большевиков с меньшевиками. В обоснование объединения приводили тот факт, что после свержения самодержавия создалась новая ситуация: ряд тактических разногласий был снят самой жизнью в результате завоевания народом широких демократических свобод и политических прав. После долгого обсуждения большинством голосов было принято решение об объединении.
Мне приходилось много раз выступать на собраниях тифлисских учащихся на армянском языке по проблемам мира и русской революции.
Тифлисский большевистский центр заседал и размещался тогда в здании городской управы; меньшевистский комитет – в бывшем дворце наместника. Наибольшей активностью выделялись Махарадзе (он вел заседания), Окуджава, Торошелидзе, Назаретян, Кавтарадзе, Мравян, Ханоян, Думбадзе и другие.
В конце марта 1917 г. на одном из заседаний, где я присутствовал, обсуждалось присланное из Баку письмо Шаумяна. Он сообщал об общей обстановке в Баку и в конце письма просил направить к ним нашего старого большевика Мравяна для усиления политической работы среди рабочих-армян. Однако Мравян сказал, что ехать в Баку не может.
После заседания я зашел к Шавердяну. «Дануш! Вы хорошо меня знаете, – сказал я. – Как по-вашему, смогу ли я справиться с той работой, о которой пишет Шаумян?» Подумав, Дануш ответил: «Если ты действительно хочешь поехать в Баку, это уже полдела. Обстановка там очень сложная. Но я уверен, что ты справишься». Я подтвердил свое желание. «Поезжай! – тогда уже твердо сказал мне Шавердян. – Я даже помогу тебе: Шаумян – мой близкий друг. Я дам к нему рекомендательную записку. Там тебя устроят на какую-нибудь службу, чтобы ты мог зарабатывать на жизнь и одновременно заниматься партийной работой».
И он тут же написал на своей визитной карточке несколько строк Шаумяну, запечатал карточку в конверт и передал мне.
Международное и внутреннее положение Бакинского района было в те годы очень сложным. Бакинская нефть раньше, чем иранская, привлекла внимание мирового капитала: почти 15 процентов всей мировой добычи нефти падало на Баку. К 1917 г. здесь орудовали крупнейшие иностранные компании – Нобеля, Ротшильда и другие, а также русские, азербайджанские и армянские нефтепромышленники. Большие трудности возникали перед нашей партией в связи с национальными противоречиями, постоянно разжигаемыми и царизмом, и шовинистами из армянской и азербайджанской буржуазии. Это ослабляло фронт борьбы рабочих против капитализма, расшатывало единство рядов бакинского пролетариата.
В начале Февральской революции, после свержения царя, Россия наконец получила политические свободы. Миллионы людей были вовлечены в активную политическую борьбу. Им не так легко было разобрать, какая партия и программа лучше. В Баку кроме общероссийских партий были и местные националистические партии: «Мусават», имевшая влияние в азербайджанской части населения; «Дашнакцутюн», действовавшая среди армянских рабочих; «Гуммет» – азербайджанская организация социал-демократов, примыкавшая к большевикам; «Адалет», работавшая среди тружеников-нефтяников из Персии. Однако наибольшее количество членов привлекли к себе эсеры. Этому способствовала прежде всего архиреволюционность этой партии.
В Баку я приехал в конце марта 1917 г. Я знал, что большевики пользовались большим доверием и авторитетом среди бакинских рабочих еще в дореволюционную пору. Когда 7 марта 1917 г. (сразу после Февральской революции) в Баку был образован Совет рабочих депутатов, на первом же его заседании возник вопрос о председателе Совета. Большевики составляли там явное меньшинство, и, несмотря на это, председателем Бакинского совета был избран – и притом заочно – большевик Степан Шаумян, находившийся в то время еще в пути из царской ссылки. Конечно, немалую роль здесь сыграл личный авторитет Шаумяна.
До этого я там никогда не бывал. Внешне город поразил меня своей хаотичной застройкой и запущенностью. Современный Баку – это большой индустриальный и портовый город. Таким величественным и благоустроенным, каким этот город стал за годы советской власти, тогда, в 1917–1918 гг., он не мог грезиться нам даже в мечтах.
Сейчас, например, очень трудно представить себе Баку с допотопной конкой, в которую иной раз впрягались сами пассажиры, чтобы помочь лошади втащить вагон в горку, или с перезвоном колокольцев, прикрепленных к шеям верблюдов, лениво шествующих небольшими караванами по тогдашним пустырям. Трудно сегодня представить Баку и без зелени парков и садов, без самой обыкновенной канализации и водопровода. А именно таким захудалым, утопающим в пыли и мусоре городом и был Баку в годы моего первого с ним знакомства. Шагая по улицам и путаным переулкам этого старого города, я не мог даже и представить себе тогда, что вскоре мне придется пережить здесь один из самых ярких революционных периодов своей жизни.
Прямо с вокзала я отправился на Меркурьевскую улицу (ныне улица Шаумяна), где тогда помещался Бакинский комитет РСДРП. Там я представился секретарю комитета Котэ Цинцадзе. «Вам придется подождать, – ответил мне Цинцадзе. – Обычно Шаумян днем работает в Совете и только к вечеру приходит сюда к нам». Я сел в угол и стал ждать.
