На первых порах поместили меня в общежитии. Отнес я туда свои пожитки и задумался. Предстояли пять дней без дела – первый случай в моей взрослой жизни. Но я был молод, полон сил и юношеского задора. А кроме того, все случившееся считал делом весьма принципиальным. Поэтому, поразмыслив, решил не терять свободного времени и начать самостоятельно знакомиться с городом. Направился в кремль. Деревья сбросили почти весь свой летний наряд, и я шагал по осенним листьям, как по яркому восточному ковру. Вид с Откоса поразил своей красотой, необъятными голубыми далями, синеющей внизу Волгой. Нижний начинал мне нравиться.
А чем же живут люди этого города? Пошел в горком партии, познакомился. Встретили меня там хорошо. «Нет ли, – спрашиваю, – каких поручений? Не нужен ли где оратор на политические темы?»
Райкомовцы обрадовались, сказали, что дело, конечно, найдется. Ораторов не хватает. Узнав, что я только с IX Всероссийской партконференции, все заинтересовались, что там происходило. И сразу предложили сегодня же выступить на совещании руководителей женотделов партийных комитетов.
После этого ходил я и в Береговой район. Смотрел на пароходы у пристаней. Грузчики носили с барж мешки, ящики, катили бочки. Доносился запах рыбы и соли. Зашел на «Миллиошку», где обитали портовые рабочие, и ужаснулся, как тяжело и скученно они там живут.
Побывал и в Канавине, и в Сормове. Заглянул в редакцию «Нижегородской коммуны». Много выступал на партийных и рабочих собраниях, рассказывал о IX партконференции. Хотя говорил я с довольно сильным кавказским акцентом, слушали внимательно. Однажды, после продолжительных аплодисментов, ко мне подошел один мой новый хороший знакомый и со смехом рассказал о реакции своего соседа, стоявшего в задних рядах: «Хорошо говорит человек, зажигательно! Жаль только, что не по-русски!» После этого эпизода я стал упорно работать над своими произношением и акцентом.
Так еще до обсуждения и решения вопроса в губкоме я включился в практическую работу, встречался с коммунистами и беспартийными рабочими города, с их активом.
Наступил наконец и день 5 октября. Как только началось заседание бюро, стало ясно, что члены бюро уже знают от Кремницкого о нашем разговоре, о моей позиции и вопрос этот ими обсужден и предрешен. Одним словом, обстановка складывалась таким образом, что для меня в бюро губкома работы не было.
Все это меня возмутило, но я сдержался и спокойно сказал, что, не включая меня в работу бюро губкома, они фактически отменяют решение ЦК. Поэтому необходимо, чтобы губком сообщил о создавшемся положении в ЦК партии, решение которого о назначении в Нижний я, таким образом, не могу выполнить не по своей вине. «Сам этого делать я не буду», – решительно заявил я членам бюро и действительно ничего тогда не написал в ЦК.
Такая позиция, видимо, смутила губкомовских руководителей, и они решили вынести вопрос о пополнении состава губкома на окончательное решение своего пленума, приняв при этом такое постановление: «За выбытием тт. Кузнецова, Хахарева и Романова предложить губкому ввести тт. Фадеева, Батырева и Микояна, последнего согласно предложению ЦК». Такая оговорка свидетельствовала о желании местных руководителей «подставить» меня на выборах.
Когда через три дня на пленуме губкома стал обсуждаться вопрос «о пополнении бюро губкома», в поддержку моей кандидатуры выступили и очень уважаемый в Нижнем старый член партии Таганов, и молодой секретарь городского райкома, член губкома Иконников. Но четыре члена бюро губкома (Челышев, Ханов, Храмов и Воробьев) высказались против моего избрания, ссылаясь на то, что мне будет дана другая работа. При голосовании из десяти членов пленума губкома только двое поддержали мою кандидатуру.
Правда, на этом же заседании меня кооптировали в состав членов губкома и рекомендовали в состав президиума губисполкома. Таганов и Иконников внесли даже предложение о моем назначении председателем губисполкома, поскольку эта должность была тогда свободна. Однако и на этот пост местные руководители имели свою кандидатуру – Ханова. При голосовании я опять получил два голоса, и Ханов стал председателем губисполкома.
Помню, как поразило меня, приехавшего с Кавказа, отсутствие у нижегородских руководителей чувства элементарного гостеприимства. Мне не предоставили ни квартиры, ни даже комнаты в гостинице. Меня явно хотели выжить. Какое-то время я ночевал в общежитии для приезжих, где получил койку в общей комнате. Уже потом, как члену президиума губисполкома, мне выделили служебную комнату в здании губисполкома, куда я и перебрался из общежития. Здесь работал и тут же ночевал, используя стол вместо кровати, как когда-то в Баку. Только через месяц мне наконец-то предоставили хорошую комнату в доме бывшего нижегородского губернатора, где в квартире с общей кухней и ванной жили пять других работников губкома и губисполкома (Таганов, Карклин, Залкинд, Троицкий и Столбов).
Мое настроение тех дней хорошо передает письмо, посланное мною 14 октября 1920 г. Екатерине Сергеевне Шаумян. (Мне приятно отметить, что это и другие письма бережно хранились Екатериной Сергеевной. В день моего семидесятипятилетия сын Шаумяна Сергей подарил мне их, доставив большую радость.) «Как и следовало ожидать, – писал я, – здешние «верхи» сразу же заняли ко мне скрыто враждебную позицию как к «назначенному генералу», который хочет ими «верховодить». И в общем создалась очень неприятная обстановка. В первые дни мне никакой работы не давали, и после десятидневных размышлений они решили, пользуясь решениями последней Всероссийской конференции о назначенстве, вопреки направлению ЦК дать мне такое место, где бы я не мог влиять и руководить партийной работой. Они назначили меня в президиум губисполкома. И если целых десять дней у меня не было почти никакой работы, то за последние два-три дня дел появилось много: мне дали самые важные и трудные отделы губисполкома – совнархоз, финансовый, продовольственный и земельный отделы, а также гублеском, губтоп и пр. Работаю, посмотрим, что из этого выйдет».
На меня возложили также руководство губернской газетой, проведение кампании «Помощь фронту», а в начале ноября назначили заведующим агитпропотделом губкома, поручили вдобавок руководство союзом молодежи и национальным отделом.
Ни от каких обязанностей, которые мне предлагали, я не отказывался, только удивлялся, что за человек Ханов! Все экономические отрасли работы исполкома он взвалил на мои плечи. Работой ЧК и губвоенкома руководило непосредственно бюро губкома. Отдел образования возглавлял член губкома Таганов – учитель, хорошо знающий свое дело. Самому же Ханову практических дел, по существу, не оставалось.
Я предполагал тогда, что он перегружает меня или для того, чтобы иметь козла отпущения на случай обнаружения недостатков в работе, или по своей лености, о чем ходили слухи, а возможно, что и по двум этим причинам, вместе взятым.
Как бы то ни было, но я, что называется, с головой окунулся во всю эту груду порученных дел. Со многими из них я столкнулся тогда впервые. Не чувствуя себя достаточно подготовленным, чтобы решать их самостоятельно, а тем более с ходу, я – в особенности в первое время – старался больше прислушиваться к тому, что предлагали практические работники. Работал с увлечением, чувствуя, как обогащает меня эта кипучая многосторонняя деятельность. И хотя проработал в губисполкоме сравнительно недолго, но должен сказать, что приобрел там довольно большой практический опыт хозяйственного руководства, который во многом пригодился в дальнейшем.
