— Талия, раз ты выросла в Европе, думаю, ты бывала во многих музеях. Какой из них твой самый любимый?
— Мам, я уже поела. Я пойду к себе? — голосом пай-девочки спросила Мерилл.
— Конечно, дорогая. Иди... Талия, так какой из музеев...
— Мама, нельзя поменять тему разговора и считать, что проблема решена.
Мать растерянно глядела на миску с рисом, словно решала, не заговорить ли опять о чем-то постороннем. Наконец она уставилась прямо на меня.
— Джек, я не просто так поменяла тему разговора. Это помогает мне отключиться от печального факта.
— Это какого?
— От печального факта, что мой сын, которого я произвела на свет и вырастила, совершенно равнодушен к нашим пожеланиям и не уважает...
— Это не так, — перебила ее Талия.
Теперь оба моих родителя метали молнии в принцессу, но Талия не дрогнула.
— Я знакома с Джеком всего неделю, но уже могу сказать, как много значит для него ваше мнение. Когда мы путешествовали по Европе, он постоянно думал и говорил о вас.
Спасибо, принцесса, что изобразила меня лучше, чем я есть на самом деле.
— Милая девушка, я очень сомневаюсь, что наш семейный разговор имеет хотя бы малейшее отношение к вам, — сказал отец.
— Не сочтите это вмешательством в ваши семейные дела. Но, будучи иностранкой, некоторые вещи я вижу яснее, поскольку на меня не влияют устоявшиеся мнения. Знайте же, что Джек очень уважает ваше мнение. Он жаждет вашего одобрения. Но он чувствует: единственный способ добиться вашего одобрения — это отринуть свою истинную природу и делать именно то, что вы хотите.
— Джек, это правда? — спросила мать.
Я кивнул.
— Да, это была моя идея, чтобы Джек честно вам рассказал о своих настоящих интересах. Он любит сады, растения, любит возиться с землей. Я сказала ему, что уверена: заботливые родители вроде вас обязательно это поймут.
— Слушайте, девушка, — с заметным раздражением начал отец, — я не знаю, кто вы и откуда, но вы даже не представляете, как сильно давит жизнь на парней вроде Джека. Может, в Европе это не так ощутимо, но здесь конкуренция очень сильна.
— Отец!
— Твой отец прав, Джек. Я этого не знаю. Это вообще меня не касается. Более того, меня учили повиноваться родителям. Но иногда бывает невозможно повиноваться им слепо. Иногда ребенку нужно проявить своеволие, иначе ему не познать мир. Ребенок не может вечно оставаться маленьким и вечно находиться под родительским крылом. Нельзя требовать от ребенка, чтобы он никогда не дотрагивался до веретена или...
Я понимал: Талия сейчас думала не столько обо мне, сколько о себе и своих родителях. Но я заслушался ее словами. В них не было ни капли дерзости, зато четко звучало: «Не все должно быть обязательно так, как хочется вам». Молодец, принцесса! Меня бы на это не хватило.
— Я скажу Эду, что ты появишься у него в понедельник, — не глядя на меня, продолжал гнуть свое отец.
— Я там работать не буду, — сказал я и встал. — Идем, Талия.
— Джек! — окликнула меня мать.
— Прости, что испортил наш семейный обед.
Мы вышли из кухни.
— Я не ожидала, что так получится, — призналась Талия.
— Ты тут не виновата. Просто ты увидела, чем кончаются попытки заикнуться отцу о своих желаниях.
Она надула губки. Я просто балдею, когда она вот так надувает губы.
— Это поневоле заставляет меня думать о моем положении.
Я понимал, о чем она. Об отъезде, о возвращении домой. Она по-прежнему думала об этом. Не хочу, чтобы она уезжала. Но чем ее удержать? Я надеялся, что Талия понравится отцу и родители разрешат ей остаться у нас подольше. Хотя бы до конца лета. Но после «обеденной войны» шансов на это практически не было.
Я чувствую, что влюбляюсь в нее. Впрочем, об этом родителям лучше не говорить. Они и слушать не захотят.
Утром Талия разбудила меня, постучав в дверь комнаты. Когда я вышел, на лестнице она шепнула мне: «Сработало!» И потом уже громче, в расчете не только на мои уши:
— Твоя мама рассказывала мне про замечательный сад, где она работает на добровольных началах. Ты меня сводишь туда?
— Я проснулся или как? Мама говорила с тобой про сады?
— Не про сады, а про один сад. Про «Фейрчайлд», — вступила в разговор мать. — Думаю, ты его не забыл. Я все детство водила тебя туда, и тебе там нравилось. Но потом я думала, что ты вырос и потерял интерес к «девчоночьим» занятиям.
— Джеку очень нравится работать в саду, — сказала Талия. — Правда, Джек?
— Да. Для меня это круто.
Я ничего не забыл. Я помнил, как мы ходили туда с матерью, а потом перестали. Мне тогда казалось, что она стесняется показываться со мной, поскольку в тринадцать лет у меня все лицо было усеяно прыщами. А может, мы просто не поняли друг друга, и она решила, что мне это уже неинтересно? Я тоже хорош. Вместо того чтобы поговорить с нею тогда, затолкал обиду поглубже и забыл про «Фейрчайлд».
— Я рада, что тебе хочется работать в саду. Я все время думала: неужели у моего сына нет никаких интересов кроме этих дурацких вечеринок?
— У Джека есть и другие интересы, о которых вы не догадываетесь, — сказала Талия.
— Может, хватит говорить о моей персоне? — не выдержал я. — Давай быстренько позавтракаем и двинем в сад.
— Джек, ты опять проспал завтрак, — засмеялась Талия.
Глава 24
ТАЛИЯ
Поскольку Джек опоздал к завтраку, его мать приготовила ланч. Мы ели странное блюдо, называемое хот-догом. Не знаю, почему она так быстро управилась. Нашим поварихам понадобилась бы целая ночь, чтобы соорудить замысловатую 11ачинку из колбасы и специй и поместить ее в особые продолговатые хлебцы. Мало того, мать Джека подала к хот-догам три сорта соусов: красный, зеленый и желтый. Желтый мне понравился больше всего. Я восхищалась кулинарными способностями этой женщины и никак не могла понять, почему Джек считает, что его мать не умеет готовить.
— Можно мне еще один хот-дог с горчичным соусом? — спросила я.
— Ну и ну! — удивился Джек. — Почти все девчонки, которых я знаю, едят жиденькие салаты с диетической приправой. Боятся потолстеть.
— Я не боюсь, хотя тот человек в модельном агентстве и назвал меня толстой. На самом деле я даже похудела.
Я это поняла по поясу джинсов, которые Джек купил мне в Европе. Тогда они были мне в самый раз, а теперь сваливались. Может, это тоже — дар фей? Современные идеалы красоты изменились. Возможно, и я изменилась вместе с ними. В мое время полнота женщины не считалась предосудительной. Наоборот, это свидетельствовало, что она хорошо усваивает пищу и способна выносить и родить здоровых детей. В мое время девиц, которых я видела на вечеринке, да и тех же Габи с Дженнифер, сочли бы либо больными, либо происходящими из очень бедных семей. Костлявые женщины у нас встречались только среди крестьянок.
