Мы с Джеком выпрыгнули из трамвая и встали на приличном расстоянии, чтобы не дразнить старуху. Но ведь он собирался меня поцеловать! Знаю, что собирался. Может, еще поцелует.
Джек повел меня к пруду, где росли просто сказочные цветы. Я едва не разинула рот от изумления.
— Правда, здорово? — спросил Джек.
— Да. Здорово, — прошептала я.
Мне снова показалось, что сейчас он наклонится и поцелует меня. Но пока что он всего лишь сжал мою руку.
Передо мной в неглубокой воде покачивался громадный цветок. Таких я никогда не видела, даже на картинках. Это вам не скромный розовый куст. Цветок был высотой с восьмилетнего ребенка. Хотя его лепестки были сомкнуты, шириной он превосходил мои плечи. Он напоминал гигантский ярко-красный рот, окаймленный колючими усами, где каждая щетинка была столь же длинной, как мои пальцы.
— Это «виктория» — разновидность водяных лилий, — пояснил Джек. — Говорят, они достигают шести футов в ширину.
— Быть того не может.
— Что, в Эфразии такого нет?
— Конечно. У нас только обыкновенные кувшинки.
Я отвела взгляд, и мне показалось, что цветок движется.
— Вам бы лучше прийти сюда утром, — сказал нам мужчина, стоящий рядом. — Когда лепестки раскрыты.
— Неужели?
Я не сводила глаз с лилии. Мне показалось, что ее лепестки дрожат.
— Да, — продолжал мужчина. — Лилия раскрывается вечером, а закрывается в десять часов утра.
— Тогда мне этого не увидеть, — засмеялся Джек. — Правда, Талия? — спросил он и слегка толкнул меня локтем.
Но сейчас мне было не до Джека. Я смотрела только на цветок. Вопреки словам посетителя, невзирая на послеполуденное время, лепестки вдруг начали раскрываться. Да, они раскрывались. И не только раскрывались. Они... говорили!
— Дорогая принцесса, час настал, — сказал цветок.
Голос был глубоким, будто раздавался со дна пруда.
— Кто... кто ты? — спросила я, хотя прекрасно знала кто.
— Ах, принцесса, — произнес изменившимся голосом цветок. — Ты ведь хорошо знаешь, кто я.
Мальволия!
— Что тебе от меня надо? Почему ты постоянно...
— Я хочу, чтобы исполнилось мое заклятие.
— Оно исполнилось. Он меня любит, и я это знаю.
— Ничего ты не знаешь, — насмешливым тоном возразил цветок. — Я сомневаюсь. Тебя обманули. Ты же сама говорила, что он тебя не любит.
— Ничего подобного я не говорила!
— Но ты так думала, а это одно и то же.
— Талия!
Голос Джека раздавался откуда-то издалека. Я попыталась отозваться, но не смогла.
За это время цветок вырос и поднялся над мутноватой водой пруда.
— Талия! Скажи что-нибудь! — волновался Джек.
— Идем, принцесса.
Зеленые листья закрыли от меня пространство.
— Что тебе нужно от меня?
— То, что мне причитается.
Цветок превратился в плющ. Жесткие усики стали изогнутыми щупальцами и потянулись ко мне. Зеленые листья превратились в листья других деревьев, растущих на эфразийских холмах. Я была уже не в Майами, а в Эфразии.
— Пора, принцесса. Идем со мной.
Я провалилась в черноту.
Глава 25
ДЖЕК
— Талия! Талия!
Она пошатнулась и начала падать. Я подхватил ее. Может, ей стало плохо? Может, у нее тепловой удар? Или на нее так подействовала эта странная, чувственная водяная лилия?
— Талия! Скажи хоть что-нибудь!
Я начал ее трясти. Сначала слегка, затем все сильнее. И вдруг я почувствовал, что ее тело обмякло.
Неужели умерла? Неужели ее сердце устало биться триста лет подряд? Нет! Она не может умереть. Нет!
— Талия! Ответь мне!
Меня била дрожь, но я должен был сохранять спокойствие. Я должен помочь ей, поскольку она — единственный человек, способный помочь мне.
Вокруг нас стали собираться люди. Спрашивали, что с девушкой, советовали позвонить в службу 911, пытались трясти Талию, щупали ее пульс и производили множество других совершенно ненужных действий. От их скопления мне стало трудно дышать.
Дыхание! Я должен убедиться, что она дышит!
Мне казалось, что грудная клетка раздавит мое сердце.
— Кто-нибудь умеет делать искусственное дыхание? — спросила какая-то женщина.
Я довольно бесцеремонно оттолкнул зевак и склонился над Талией. В скаутском отряде нас учили делать дыхание «рот в рот». В замке оно не понадобилось, а сейчас могло пригодиться. Я приподнял Талию. Мой рот оказался вблизи ее рта. Передо мной, словно воды бурной реки, пронеслись события минувшей недели: Талия в замке, в темнице, на самолете, на вечеринке, на семейном обеде и, наконец, завороженно смотрящая на водяную лилию.
И как тогда в замке, я поцеловал ее.
Я целовал ее долго и сильно, как будто от этого зависела жизнь нас обоих. Возможно, и зависела.
— Талия, не уходи, — шептал я.
Что я сейчас сказал? «Не уходи» — значит, «не умирай»?
Я снова ее поцеловал, еще крепче. На этот раз я сказал:
— Талия, не уходи. Я тебя люблю.
Она шевельнулась.
Я отодвинулся, глядя на нее. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами.
— Джек?
— Как ты себя чувствуешь?
Она поднесла бледную руку к еще более бледному лбу.
— Я летела.
— Летела? — переспросил я.
Люди не расходились. Краешком глаза я видел женщину с озабоченным лицом. Это она спрашивала про искусственное дыхание. Кто-то предложил бутылку минеральной воды. Я протянул руку за бутылкой, но все мое внимание было сосредоточено на Талии.
— Куда ты летела?
— Не «куда», — возразила она, морщась от воды, которой я брызгал ей на лицо. — Я летела в... «когда». Я путешествовала во времени назад. Сначала на самолете через океан, в Европу, потом в Эфразию, в башенную комнату, где пролежала триста лет. Джек, я действительно видела эти триста лет. Эфразия была невидима для мира, но она существовала. И я была там. Из окна я видела смену времен года. Потом увидела канун своего дня рождения и все другие дни рождения, более ранние. Увидела каждое Рождество и государственные праздники. И наконец, я увидела себя маленькой, играющей на эфразийских холмах, куда меня водила госпожа Брук. А на вершине одного холма, рядом с кустом остролиста, стояла каменная крестьянская хижина с соломенной крышей. Я часто видела этот дом, но никогда не обращала на него внимания.
