Кстати, о чистоте, о вылизанных палубах. Семашко долго был капитаном-директором РМБ (рыбо-мучной плавбазы) «Алексей Чуев» и, естественно, очень любил этот пароход. Вот как он говорит о нём:
– «Чуев” у меня всегда ходил тщательно выбрит и прилежно отутюжен. У нас нередко можно было услышать по радио такие объявления: «Сегодня из длительного рейса в порт Владивосток возвращается плавбаза (название). Торжественная встреча состоится на 49-ом причале рыбного порта… Полгода, год, а порой и больше – вот что такое «длительный рейс». Это сверхчеловеческая, запредельная усталость – моральная и физическая. И вполне естественно, что судно к родным берегам приходит тоже не в парадной форме. Рабочий вид: заветренные, облупившиеся рубки и мачты, ржавые борта… Да, так оно и бывало, но только у кого угодно, а не у Семашко. Для него плавбаза – что любимая женщина. Вот послушайте:
– База должна быть чистой. Особенно – идя домой. Как говорится, и причёсана, и губки накрашены. Меня всегда коробило, когда в море встречал неряху. Вот я швартуюсь к своему коллеге-плавзаводу, а у него на шлюпках чаячье дерьмо – горами, и весь он чёрный, грязный, и разит от него не просто рабочим, рыбомучным духом, а именно, пардон, дерьмом. Ага, и нас одинаково встречали в порту – что меня, что его – с музыкой. А мне ведь чистота эта доставалась недёшево. Приходилось портить отношения с народом, заставлять чистить, красить корабль. Ты отработал в море девять-десять месяцев, заработал неплохо, так будь добр после себя прибери место рабочее. И прежде, чем идти во Владивосток, я заводил корабли, к примеру, в бухту Джигит и суток десять стоял, приводя их в порядок. Какие прессы мне приходилось выдерживать! И от прессы в том числе. Обвиняли публично чуть не в садизме. Зато, когда мы приходили и в порту нас встречали с почётом гости, родители, все – тут уж одни ахи слышались.
Да, Владивосток помнит эти праздники. Когда не ракетный крейсер, отстоявший год на швартовах в центре города, «у памятника», а трудяга-плавбаза, однако, столь же стройная и красивая, свежепокрашенная и так же трепещущая флагами расцвечивания, входила в бухту, торжественно и нежно льнула к родному причалу, полному цветов, музыки, радостных слёз и улыбок. И он, победитель, капитан-директор плавучего гиганта, лидера экспедиции, такой же стройный красавец, как и его корабль, – безукоризненная морская форма, сверкающая золотом галунов на рукавах и «краба» на фуражке, – отдаёт рапорт верховному рыбацкому начальству:
– За 12 промысловых месяцев РМБ «Алексей Чуев» принял на борт и переработал 300 000 тонн рыбы-сырца. Товарной продукции выпущено на 125 миллионов рублей. Цены, заметим, тех ещё лет, когда хлеб и селёдка стоили по 20 копеек. – Выпущено готовой продукции: 72 тысячи тонн мороженой рыбы, 36 тонн рыбной муки, 800 тонн солёной икры минтая, 100 тонн печени. – Деликатес! – 8000 тонн рыбьего жира! Чистая прибыль составила 46 миллионов рублей…
Всё же познаётся в сравнении. Так вот, для сравнения, целое пароходство за тот же год дало прибыли меньше, чем один «Алексей Чуев»! А когда подбили «бабки» за пятилетие, оказалось, для того, чтобы сравниться с «Чуевым», двум однотипным плавбазам «Василий Чернышёв» и «50-летие СССР» необходимо сложить свои показатели. Вот теперь и скажите, заслужила эта плавбаза, чтобы ей ходить «с накрашенными губками»?..
Пристрелка
Боже, а сколько пота и мата, сколько крови и самих жизней рыбацких предстоит всегда таким вот победным реляциям…
Помните? «Соболезнование ЦК КПСС и Совета Министров СССР. В результате жестокого шторма, сопровождающегося морозами до 21 градуса и интенсивным обледенением, 19 января сего (1965) года погибли находившиеся на промысле в Беринговом море средние рыболовецкие траулеры «Бокситогорск», «Севск», «Себеж» и «Нахичевань».
Центральный Комитет КПСС и Совет Министров СССР выражают глубокое соболезнование семьям погибших на своём посту моряков советского промыслового флота…»
Вечная вам память, святые мученики, родные наши рыбаки!
Память. Мы встречались с Анатолием Александровичем в море много раз. «Чуев», «Спасск», «Славянск»…
– «Шалва Надибаидзе» ещё, – подсказывает Семашко. Память у него – дай Бог всем. И вот мы вместе вспоминаем тот сентябрь у Южных Курил. Как не ладилась рыбалка у одного из траулеров, приписанных к «Шалве»…
Гаснет заря. По горизонту – строчки белых огней, это суда-добытчики в замётах; компактные цветные созвездия, это плавбазы и плавзаводы; а над горизонтом – белёсое зарево, словно от большого города, там работают на подсветку сейнера-сайровики.
Я на время прощаюсь с «Шалвой» и перехожу на борт СРТМ «Серышево». Траулер в поиске…
Перебрался на борт «Шалвы” через неделю, чтобы помыться и отоспаться. А добытчикам этого сейчас не дано, им дано вкалывать и валиться с ног, частенько и не раздеваясь. Отдохнув, вечером я поднялся на мостик. База шла как раз к одному из траулеров, стоящему в замёте. Семашко показал мне на огни примерно в миле от нас и сказал: «Обратите внимание, сейчас салютовать будут”. И действительно, одна за другой с борта траулера полетели ракеты. Только не в небо, а в воду. Что за чудеса? «А другие ещё и сваркой «салютуют», – усмехнулся Семашко. – Да, когда кольцуют невод и рыба прёт в «ворота», уходит, рыбаки отпугивают её чем придётся, ширкают электродами по борту, палят из ракетниц, гремят о борт молотками. А всё равно очень много рыбы уходит. И плавбазы вынуждены жечь топливо, гоняться по океану за удачливым промысловиком, да ещё и наперегонки нередко». Иваси – вкусная, жирная рыбка, но у нас, как водится, в экспедициях то нет того, то нет другого, то нет даже технологических норм на какую-то продукцию, консервы или пресервы; а в результате из этой вкусной и жирной рыбки обработчики вынуждены делать элементарный тук, в качестве добавок идущий на корм животным, и рыбий жир, льющийся тоже не совсем на «стол народный». На промысле минтая свои проблемы, тут – свои, но без проблем жить не умеем, мы их сами себе перманентно создаём и, как говорится, успешно преодолеваем. «Ну, как же нам без проблем? – Семашко улыбается. – Помрём же от скуки”.
Рукой-водящая роль партии
Его награждали, и он награждал. Но… Боже, сколько этих огромных «НО» постоянно давили на плечи рыбачьи! Это равносильно тому, что спортсмену, бегуну или прыгуну взвалить на спину мешок муки, допустим, в полцентнера весом. Бегай, прыгай…
Рыба, политая потом, а то и кровью (да-да, на том же «Серышево», только позже), далеко не всегда попадала «на стол народный», как про то взахлёб краснобаяли рыбпромовские, дальрыбовские да и министерские начальники. Одно дело трепаться с амвона, а другое – организовать промысловую экспедицию так, чтобы добытую с таким трудом рыбу не пришлось снова выбрасывать за борт из-за того, что плавбазы не принимают уловы. И не по своей, конечно, вине это делают. Рыба-то, иваси-сардина, чрезвычайно нежная: даже не поднятая из неводного круга на палубу, а лишь слегка потёршаяся о сеть (вестибулярный аппарат рыб так и называется: боковая линия), уже в большинстве своём нежизнеспособна. У меня сохранилась магнитофонная запись тех лет: «Главный и самый больной вопрос промысловиков, – говорит капитан-директор «Шалвы Надибаидзе” Семашко, – отсутствие в экспедиции тарных и других материалов, необходимых для того, чтобы вести нормальный приём и обработку сардины. Пресервы из сардины – хорошая продукция, потребители по всей стране её по достоинству оценили, и промысловая обстановка позволяет полностью загрузить производственные мощности экспедиции. Но наша плавбаза, например, вообще остановилась неделю назад, не имея на борту ни единой банки, ни единой бочки для посола рыбы. Очевидно, в Приморрыбпроме и Дальрыбе велась очень плохая подготовка к промыслу. А был ведь издан хороший приказ. Но всё осталось, увы, на бумаге».
