Василию Львовичу не удалось сделать столь замечательную карьеру. Да он к ней и не стремился. В 1794 году он получит патент на чин гвардии подпоручика, подписанный «собственною Ея Императорского Величества рукою», и уйдет в отставку 28 ноября 1796 года в чине гвардии поручика.
О военной службе Василия Пушкина известно очень мало, точнее — почти ничего. В Российском государственном военно-историческом архиве хранятся «Приказы цесаревича великого князя и полковника л. — гв. Измайловского полка Константина Павловича, отданные при пароле по л. — гв. Измайловскому полку, 7–30 ноября 1796»
[75]. После кончины Екатерины II император Павел I 7 ноября указом назначил великого князя Константина Павловича шефом и полковником Измайловского полка. В отданных великим князем приказах упомянуты Пушкин 1-й и Пушкин 2-й. Это «Ротное расписание господ штаб- и обер-офицеров сего полка», приказ об отставке поручика Пушкина. И еще один документ, который при кажущейся незначительности все же заслуживает внимания, — наряд от 9 ноября: «…завтре по полку дежурным господину поручику Пушкину»
[76]. Казалось бы, ну и что: Василий Пушкин назначен дежурным по полку на 10 ноября. Это значит, что 10 ноября он должен был находиться в расположении полка и отвечать в течение дня за порядок, принимать решения по разным вопросам, а в конце дежурства написать рапорт. Действительно, вроде бы ничего особенного. Но в какой день, в какое тревожное время Василий Львович должен был дежурить! Четыре дня назад, 6 ноября, скончалась Екатерина II. Ее сын, новый император Павел I, 9 ноября издал указ о перенесении гроба его отца Петра III из могилы в Александро-Невском монастыре во дворец, с тем чтобы потом перенести гробы венценосных супругов в Петропавловский собор и похоронить их вместе. Павел I наденет на себя корону, а потом возложит ее на гроб Петра III, дав понять тем самым, что наследует трон у законного государя, а не у незаконной государыни. 8 ноября в девять часов утра петербургская полиция объявила о новых правилах, касающихся формы одежды и езды в экипажах. Предписывалось непременно носить пудреные парики с косичками, запрещались к ношению круглые шляпы, высокие сапоги и — упаси боже — завязки на башмаках. Волосы надобно было зачесывать непременно назад и ни в коем случае на лоб. Пешеходы при встрече с императорской фамилией обязаны были остановиться, с тем чтобы, как подобает, императорскую фамилию приветствовать. Уже в этих распоряжениях чувствовалась железная рука нового царя. Все понимали — грядут перемены. Это было тревожное время безумных страхов и радужных надежд. Федор Васильевич Ростопчин оставил нам сочинение «Последний день жизни императрицы Екатерины II и первый день царствования императора Павла I». Оно было создано 15 ноября 1796 года. Ф. В. Ростопчин рассказал о том, чему сам был свидетелем. Дворцовые покои «наполнены были людми знатными и чиновными, которые во всех происшествиях и счастливых и несчастных заняты единственно сами собой, а сия минута для них всех была тем что страшный суд для грешных»
[77]. Сильнейшее впечатление произвели на Ф. В. Ростопчина рыдающий фаворит Екатерины II Платон Зубов и отношение к нему придворных:
«…войдя в комнату, называемую дежурной, я нашел князя Зубова, сидящего в углу; толпа придворных удалялась от него, как от зараженного, и он, терзаемый жаждою и жаром, не мог выпросить себе стакана воды. Я послал лакея и подал сам питье, в коем отказывали ему те самые, кои сутки тому назад на одной улыбке его основывали здание своего счастья; и та комната, в коей давили друг друга, чтобы стать к нему ближе, обратилась для него в необитаемую степь»
[78].
Вывод, к которому пришел Ф. В. Ростопчин, неутешителен:
«Все люди, любя перемену, думали найти в ней выгоды, и всякий, закрыв глаза и зажав уши, пускался без души разыгрывать снова безумную лотерею слепого счастья»
[79].
Не только придворная знать ловила момент. Военные и чиновники спешили разведать пути, открывающиеся к возможным выгодам. И уж если становиться на эти пути, то надо было бы 10 ноября не дежурить по полку, а выяснять, как оно всё может сложиться, нащупывать полезные связи, напоминать о себе нужным людям, возможным благодетелям. Василий Пушкин был чужд каких-либо искательств. И коль скоро приказом по полку он был назначен на 10 ноября дежурным, то он этот приказ и выполнил. То есть от службы не отказывался, на службу не напрашивался.
Из чего еще состояла служба В. Л. Пушкина? Наверное, это учения и смотры, парады, несение караула. Как он к этому относился? На этот вопрос нам поможет ответить стихотворение его племянника.
Когда стало близиться время к окончанию Лицея, А. С. Пушкину вдруг пришла фантазия пойти в гусары, и конечно же — в гвардейский полк. Если отец и дядя служили в гвардии, то и он, Александр Пушкин, должен пойти по их стопам. Это было в 1817 году. По свидетельству первого биографа А. С. Пушкина В. П. Анненкова, «добивался он у отца позволения вступить в военную службу, в Гусарский полк, где уже было у него много друзей и почитателей. Начать службу кавалерийским офицером была его ученическая мечта, сохранившаяся в некоторых его посланиях из лицея. Сергей Львович отговаривался недостатком состояния и соглашался только на поступление сына в один из пехотных гвардейских полков»
[80]. Тогда лицеист обратился за советом к дяде Василию, своему «Парнасскому отцу»:
Скажи, Парнасский мой отец,
Неужто верных муз любовник
Не может нежный быть певец
И вместе гвардии полковник?
Ужели тот, кто иногда
Жжет ладан Аполлону даром,
За честь не смеет без стыда
Жечь порох на войне с гусаром
И, если можно, города? (I, 250).
Юный поэт полагал, что «дней наших всякий певец» поклоняется Беллоне, Музе и Венере, то есть богиням войны, поэзии и любви: это его святая троица, его «святая вера». А. С. Пушкин ссылается на «Русского Буфлера» — поэта и офицера, участника войны 1812 года К. Н. Батюшкова, который был приятелем В. Л. Пушкина (французский поэт маркиз Станислав Буфлер, с которым сравнивается К. Н. Батюшков, был гусарским полковником, участвовал в военных кампаниях), и на «Дениса храбреца», то есть на поэта и гусара Д. В. Давыдова (и его хорошо знал Василий Львович). Ответ дяди-поэта, который тоже отдал дань военной службе, интересен для нас во многих отношениях:
Ты скажешь: «Перестань, болтун!
Будь человек, а не драгун;
Парады, караул, ученья —
Все это оды не внушит,
А только душу иссушит,
И к Марину для награжденья,
Быть может, прямо на Коцит
Пошлют читать его творенья.
Послушай дяди, милый мой:
Ступай себе к слепой Фемиде
Иль к дипломатике косой!
Кропай, мой друг, посланья к Лиде,
Оставь военные грехи
И пятистопные стихи» (I, 250–251).
Дядя ставил племяннику в пример И. И. Дмитриева, автора стихотворения 1794 года «Ермак», творца стихотворной сказки 1791 года «Модная жена», поэта,
