Прежде чем говорить о некоторых существенных подробностях, сообщенных в приведенных документах, несколько слов о тех, кто, помимо В. Л. Пушкина, в них фигурирует.
Князь А. Н. Голицын, как уже было сказано, — обер-прокурор Синода. В 1816–1824 годах он займет пост министра просвещения, в 1817 году будет присутствовать на выпускных экзаменах в Царскосельском лицее, представлять всех выпускников, в том числе племянника В. Л. Пушкина, Александру I. В августе 1828 года А. Н. Голицын будет допрашивать А. С. Пушкина, являясь членом комиссии по расследованию авторства «Гаврилиады» (к этому времени А. С. Пушкин уже напишет на него эпиграмму «Вот Хвостовой покровитель»). Судя по его письму к преосвященному Августину, он действительно хотел помочь Василию Львовичу.
Московский викарий преосвященный Августин вел дела Московской епархии, был деятельным помощником митрополита Платона. Именно его называет преосвященный Августин в письме князю А. Н. Голицыну. Как мы помним, владыка Платон знал семью В. Л. Пушкина, в свое время пожелал лично отпевать отца Василия Львовича Льва Александровича. При всем уважении к покойному Л. А. Пушкину он не счел возможным сделать какое-либо послабление его сыну, полагал необходимым строго соблюдать церковные законы.
В указе Синода названо имя вольноотпущенной девки Аграфены Ивановой. Благодаря указу, мы знаем, что о прелюбодейной связи с ней говорилось в прошении Капитолины Михайловны о разводе с мужем, что сам ответчик подтвердил эту связь в представленном женой его собственной рукой написанном письме, а также в своих показаниях суду. Кроме указа Синода, ни в каких других документах, письмах, дневниках, мемуарах Аграфена Иванова не упоминается. Возникает вопрос: а была ли Аграфена Иванова на самом деле?
Позволим себе высказать некоторые предположения. В XIX веке церковный суд для расторжения брака должен был иметь веские причины. И не решил ли В. Л. Пушкин по своему благородству и доброте взять вину на себя, написав признательное письмо? Потом, по слабости характера и искренней привязанности к жене, он пытался всё вернуть на круги своя.
А. Н. Голицыну он сообщал, что письмо написал в беспамятстве и что разными происками жена это письмо у него вынудила. Когда дело всё же дошло до суда, Василий Львович признал свою вину в супружеской неверности, сообщил даже, что он с Аграфеной Ивановой «в Париж и другие Немецкие города» ездил. Независимо от того, существовала ли вольноотпущенная девка Аграфена Иванова на самом деле или же ее вообразил Василий Львович, чтобы любимая им Капитолина Михайловна не пострадала, эта история (реальная или вымышленная) Дорого ему обошлась — кроме семилетнего церковного покаяния он был осужден на безбрачие.
Капитолина Михайловна в том же 1806 году вновь вышла замуж. Всё верно: Василий Львович не случайно сообщал А. Н. Голицыну, что жена его затеяла бракоразводный процесс, желая выйти замуж за другого. Этим другим оказался сослуживец В. Л. Пушкина по Измайловскому полку Иван Акимович Мальцов. В 1794 году он вышел в отставку в чине секунд-майора, переехал в Москву и занялся промышленной деятельностью. Ему, наследнику огромного состояния, принадлежали стекольные и чугунолитейные заводы на Брянщине. И. А. Мальцов был моложе Василия Львовича на восемь лет, с Капитолиной Михайловной жил долго и счастливо. У них было трое детей: два сына — Василий и Сергей — и дочь Мария. Может быть, первого сына они назвали Василием в благодарность за то, что Василий Львович дал жене возможность развестись с ним без какого-либо для нее унижения? Не случайно же Е. П. Янькова, вспоминая замечательную красавицу Капитолину Михайловну, рассказывала: «Она с мужем разошлась и вышла за Мальцева, но с первым своим мужем все-таки осталась в дружеских отношениях, и он тоже не переставал быть приятелем Мальцева»
[146].
Дочь К. М. Мальцевой Мария Ивановна вышла замуж за графа Николая Павловича Игнатьева, дипломата, председателя Кабинета министров, члена Государственного совета. В Москве, в Государственном архиве Российской Федерации, в фонде Н. П. Игнатьева хранятся письма Капитолины Михайловны к дочери. Они говорят о том, что Капитолина Михайловна была нежной матерью, любила и заботилась о своих близких.
«Я тебе, друг мой, не могу объяснить, — писала она Маше, — с каким я теперь нетерпением жду возвращения мужа, и как приедет, то не буду мешкать ни одного часу сдесь — в кибитку или в дилижанс мне все равно, только чтоб поскорее к вам друзья мои, крепко прижму вас к сердцу моему, никакое перо, ни красноречие не может етого описать чувства. Христос с вами. Друг и мать К. М.»
[147].
Это с Василием Львовичем у Капитолины Михайловны семейная жизнь не сложилась…
Для В. Л. Пушкина развод с женой был уроком жизни, который он запомнил надолго. В одном из писем 1824 года Александру Ивановичу Тургеневу П. А. Вяземский рассказал о такой сцене:
«На днях застал я Василия Львовича, проповедующего своему знаменитому камердинеру Игнатию твердость и великодушие в пренесении рогов, которые всадила ему жена. „Чем же я тебя хуже, — говорил он ему, — а и я был рогоносец“. <…> Сцена была бесподобная! Василий Львович утешал его от доброй души; представь себе притом, что вся дворня была свидетельницею его увещаний, и ты постигнешь всю патриархальность этой сцены»
[148].
Конечно, проповедь Василия Львовича, забывшего, что «гостиная усажена лакеями и прачками», забавна. Но содержание этой проповеди — твердость и великодушие в перенесении такого несчастья, как неверность жены, заслуживает уважения и сочувствия.
Вскоре после памятных для него событий В. Л. Пушкин сочинил басню «Соловей и малиновка», в которой рассказал печальную историю своего разрыва с женой.
«Соловушка малиновку любил / И гнездышко ей свил». Но ему пришлось оставить любимую, улететь в «сторону чужую». В разлуке снегирь утешал малиновку, нашептывал ей, что соловей «в дальней рощице… <…> с зяблицей летает». Когда соловей, «любовник страстный», вернулся домой, его, несчастного, ждало лишь разоренное гнездо:
О нежные сердца! Любовь из ничего
Родится, умирает,
И басни сей творец нередко повторяет;
В любви разлука нам опаснее всего! (75).
Басня В. Л. Пушкина была напечатана в 19-м номере «Вестника Европы» в 1807 году. В следующем номере журнала появилось стихотворение П. И. Шаликова «На басню Соловей и Малиновка»:
Друзья! Не сам ли нам печальный Соловей
Пропел о ветреной Малиновке своей —
Как он забыт, оставлен ею?
Ах! только можно петь Орфею
Об Эвредике и судьбе,
Любви, надежде, сердцу льстившей,
Потом с любезною жестоко разлучившей!
Я верю в истине, Соловушко, тебе!
Так живо горестей чужих не выражают.
Одни несчастные несчастье прямо знают!
[149]
Сочувствие друга не могло не тронуть Василия Львовича. И хотя сердце его было разбито, оставалась дружба, оставалась поэзия. И об этом, и о других утешениях и радостях в жизни В. Л. Пушкина мы еще не раз будем говорить. Сейчас же хотелось бы вернуться в апрель 1803 года и совершить с нашим героем заграничное путешествие, которое так много для него значило и о котором он не раз вспоминал и рассказывал по возвращении на родину.
