Мы берем на себя смелость утверждать, что это своеобразное театральное представление в Сен-Клу всё же меньше заинтересовало Василия Львовича, чем парижские театральные спектакли. «Вы знаете мою страсть к спектаклям, — писал он Н. М. Карамзину, — и можете вообразить, с каким удовольствием бываю в парижских!» (207). Путешественник-театрал видел на сиене знаменитого Франсуа-Жозефа Тальма, который блистал в трагедиях Корнеля, Расина, Вольтера, Шекспира. Более того, Василий Львович познакомился и коротко с ним сошелся. В бумагах П. А. Вяземского сохранилась остроумная записка Тальма В. Л. Пушкину (разумеется, по-французски):
«Не совершаю никакого преступления в субботу. В этот день моя совесть на просторе. Не буду иметь дела ни до Эвменид, ни до Фурий. Им угодно было дать мне сей отдых, чтобы я мог засвидетельствовать мое почтение княгине Долгорукой. И так до субботы, весь ваш Тальма»
[186].
Великий актер был интересен для В. Л. Пушкина еще и тем, что он дружил с поэтами и драматургами Арно и Дюсисом, с которыми познакомился и московский поэт (в 1816 году он с чувством переведет популярное стихотворение Арно «Листок» под названием «Листочек»), Небезынтересно (наверное, более для нас, чем для Василия Львовича) и то, что Тальма был приятелем Бонапарта. Говорили, что, когда Бонапарта в зале Конвента за заслуги в подавлении роялистского мятежа произвели в дивизионные генералы, будущий император Франции предстал одетым в поношенный мундир и кожаные штаны Тальма
[187]. Два великих актера — так называли их современники. Недаром Бонапарт брал у Тальма уроки декламации. Впрочем, и Василий Львович мог похвалиться тем, что учился декламации у Тальма. В доме мадам Рекамье русский путешественник познакомился со «славной актрисой Дюшеноа», которая «чрезмерно дурна лицом, но играет в трагедиях прекрасно» (207). В письме Н. М. Карамзину Василий Львович простодушно заметил: «Госпожа Рекамье мила, добра, но совсем не так хороша, как говорят об ней» (206–207). Позволим не согласиться с ним: Жюльетта Рекамье была не только мила и добра, она еще и ослепительно красива и чрезвычайно умна. Красоту ее донесли до нас полотна таких прославленных художников, как Давид, Жерар, Гро: безупречный овал лица, гибкая стройная шея, фигура богини. Не без некоторого кокетства она предпочитала белые одежды (белый цвет — символ чистоты). С Жюльеттой Рекамье дружила писательница Жермена де Сталь. В нее был влюблен, ей поклонялся Бенжамен Констан. В ее салоне, одном из самых блистательных политических салонов Парижа, будут гостями Шатобриан, Ламартин, Стендаль, Мериме, Бальзак. Наконец (вернемся в 1803 год) ее гость — Василий Львович Пушкин, которому она любезно предложила место в своей театральной ложе. По-видимому, замечательная женщина Франции запомнила своего московского гостя. Когда в 1825 году ее посетил А. И. Тургенев, он запишет в дневнике: «…говорили… много о поэте Пушкине, коего дядю Вас<илия> Льв<овича>, m-me Récamier знала…»
[188]
В Париже Василию Львовичу был открыт доступ в лучшее литературное общество. Он познакомился со многими французскими поэтами и писателями. Любопытны оценки, которые он дает им в своем письме Н. М. Карамзину:
«Дюсиз и Бернарден-де-Сен-Пьер — добрые и милые люди; последний очень стар и дряхл, но еще приятен умом. Арно, автор трагедии „Мария“, человек с отменными дарованиями. Виже умен и довольно любезен, но так много о себе думает, что наконец проклинаешь и ум его, и любезность. Мерсье — не что иное как сумасшедший: он недавно сочинил сатиру, в которой ругает как можно более астрономию, Ньютона, Бюффона и пр. <…>
На сих днях я был у госпожи Жанлис. Она принимает хорошо, говорит умно и просто. — „Я редко вижусь с авторами, — сказала она мне, — люблю их читать, а не быть с ними“. Госпожа Жанлис ненавидит философию, вздыхает о прошедшем и пишет романы в ожидании будущего. Она всем недовольна, а более всего, кажется мне, старостью» (205–206).
Встречаясь с известными французскими писателями, В. Л. Пушкин достойно представлял свое отечество:
Не улицы одне, не площади и домы,
Сен-Пьер, Делиль, Фонтан мне были там знакомы.
Они свидетели, что я в земле чужой
Гордился русским быть, и русский был прямой.
Не грубым остяком, достойным сожаленья,
Предстал пред ними я любителем ученья;
Они то видели, что с юных дней моих
Познаний я искал не в именах одних;
Что с восхищением читал я Фукидида,
Тацита, Плиния — и, признаюсь, «Кандида» (40).
Василий Львович с интересом читает французские газеты и журналы — «Le journal de Débats» и «L'Observateur Français», и об этом также сообщает в письме Н. М. Карамзину. Решив познакомить французов с русской народной поэзией, он переводит на французский язык четыре старинные песни (правда, прозой). Его переводы были напечатаны в «Mercure de France» и приняты с одобрением. 17 августа 1803 года на эту публикацию господина Василия Пушкина, русского литератора, откликнулась газета «Journal des Dames et Modes» (ее издавал аббат и литератор Пьер ле Ла Месанжер), процитировав фрагменты из песен «Милый жаворонок» и «Три ласточки», с тем чтобы читатели могли составить представление о духе русского народа
[189]. Как справедливо заметил впоследствии А.С.Пушкин, «переводчики — почтовые лошади просвещения». На этом благородном поприще В. Л. Пушкин был неутомим. В Париже он готов был просвещать и французов, и русских: 8 января 1804 года он перевел отрывок из поэмы английского поэта Джеймса Томсона «Времена года» на русский язык, на сей раз — стихами.
Бывал Василий Львович в Париже и у своих соотечественников. Каждую среду он обедал у Петра Федоровича Балка. «Чудак, но умный и образованный чудак»
[190] — так отозвался о нем П. А. Вяземский. Недаром у него в Париже, по свидетельству В. Л. Пушкина, бывали «здешние ученые». В начале царствования Павла I П. Ф. Балк-Полев за ссору с полицмейстером М. Эртелем и за нарушение приказа, запрещающего носить фрак и круглую шляпу, был лишен своих званий и чинов (а он был камергером и тайным советником) и выслан из Москвы. «Кроткий Ангел» государь Александр I, разумеется, простил его и вернул на службу. В 1804 году П. Ф. Балк-Полев станет посланником в Бразилии. Но пока, в 1803 году, он в Париже принимает Василия Львовича.
Встречался Василий Львович и с князем Егором Алексеевичем Голицыным, которого можно назвать старожилом французской столицы. В десятилетнем возрасте (то есть в 1782 году) его отправили сюда с гувернером, и только спустя восемь лет он вернулся в Россию. С малолетства записанный в гвардию, он стал в царствование Павла I генерал-майором, но острословие и карикатуры повредили ему: он попал в опалу, был выслан из Петербурга в Москву, а в 1798 году и вовсе уволился от службы. И в Париже, и в Петербурге, и в Москве Е. А. Голицын шалил, отличался в любовных похождениях. Об этом написал Н. М. Карамзин в сатирическом произведении «Моя исповедь», напечатанном в 1803 году в «Вестнике Европы» — в герое «Моей исповеди» угадываются некоторые черты Е. А. Голицына. П. А. Вяземский считал, что таким образом Н. М. Карамзин отплатил своему некогда счастливому сопернику
[191]. Быть может, В. Л. Пушкин знал об этом соперничестве и потому не упомянул Е. А. Голицына в письме Н. М. Карамзину.
