С благоговением останавливается Карамзин перед памятником Невтону (Ньютону), читает латинскую надпись, которая «заключается сими словами: „Как смертные должны гордиться Невтоном, славою и красотою человечества!“»
[206]. Памятники, сооруженные парламентом и королем от имени благодарной Англии тем, кто пожертвовал жизнью отечеству, вызывают эмоциональное восклицание русского путешественника: «Трогательное и достойное геройства воздаяние!»
[207]
«Придел Генриха VII назывался чудом мира. В самом деле, тут много удивительного в готическом вкусе; особливо же в резьбе на меди и на дереве. — В этом приделе погребают королевскую фамилию, и вы видите подле несчастной Марии Стуарт Елизавету! Гроб всех примиряет»
[208].
Мы позволили себе привести столь пространные выдержки из сочинения Н. М. Карамзина потому, что всё это видел в Вестминстерском аббатстве и В. Л. Пушкин. Благодаря Карамзину мы вместе с ним и вместе в Василием Львовичем совершили прогулку по Вестминстерскому аббатству, поклонились могилам и памятникам английских поэтов. Правда, поклониться урне Александра Попа, поэмы и послания которого пользовались в России известностью, ни мы, ни Василий Львович не смогли. Вопреки утверждению И. И. Дмитриева, Александр Поп был похоронен в церкви Святой Марии в Твикинхеме.
Вестминстерское аббатство — это история Англии. В стихотворении И. И. Дмитриева В. Л. Пушкин, познакомившись с прошлым страны, спешит окунуться в ее настоящее.
«Теперь вы, друзья мои, ожидаете от меня другой картины, хотите видеть, как тридцать, сорок человек, одетых зефирами, садятся на прекрасных, живописных лошадей, приподнимаются на стременах, удерживают дыхание и с сильным биением сердца ждут знака, чтобы скакать, лететь к цели, опередив других, схватить знамя и упасть на землю без памяти; хотите лететь взором за скакунами, из которых всякий кажется Пегасом; хотите в то же время угадывать по глазам зрителей, кто кому желает победы, чья душа за какою лошадью несется; хотите читать в них надежду, восторг или отчаяние; хотите слышать радостные плески в честь победителя: „Браво! Виват! Ура!..“ Ошибаетесь, друзья мои!»
[209]
В самом деле, Н. М. Карамзин не представил читателям картину скачек, потому что он на скачки опоздал и их не видел. И. И. Дмитриев рассказал нам о том, как восторженный В. Л. Пушкин хлопал на скачках в ладоши. И еще смотрел спокойно сквозь очки на петушиный бой и на схватку дога с кабаном. Но в этом позволительно усомниться. Вряд ли столь чувствительного путешественника, как Василий Львович, привлекали такие буйные забавы лондонской толпы, как петушиные и кабаньи бои, травля быков, медведей и собак. Знаток истории Лондона Питер Акройд сообщает, что «быков тоже травили собаками, при этом им иногда клали в уши горошины или подпаливали спины огнем, чтобы привести их в ярость»
[210]. И. И. Дмитриев в данном случае точен: он пишет о схватке дога с «яростным кабаном». Но, право же, это зрелище не для Василия Львовича. А вот что касается посещения английского парламента — да, скорее всего, он там был — вслед за Н. М. Карамзиным. Это посещение тем более интересно для просвещенного путешественника, что ничего подобного в России не имелось. А здесь, в Англии, в свободной дискуссии члены парламента обсуждают законы, отстаивают свои убеждения, и так называемый электорат гордится свободой и демократией в своей стране. И. И. Дмитриев ироничен: ведь, по существу, он насмешливо сравнивает «стычку Питта с Шериданом» — то есть Вильяма Питта младшего, государственного деятеля, представлявшего партию тори, который в 1804 году видел главную задачу в войне с Бонапартом, и Ричарда Бринслея Шеридана, известного драматурга, автора комедии «Школа злословия» и политика, чье место было среди вигов (оба они считались блестящими ораторами) — с боем «задорных петухов / Иль дога с яростным кабаном». Заметим, что Н. М. Карамзин видел Питта в Вестминстерском аббатстве во время исполнения оратории Генделя «Мессия» и отнесся к нему с уважением, ибо Питт, «умом своим редкий человек… живет… <…> имея целию пользу своего Отечества». Оценил он и «пиитический жар» Шеридана. Выборы же в парламент показались Н. М. Карамзину профанацией: два кандидата на два места (что же тут выбирать?); жители, которые накануне выборов «угощались безденежно в двух тавернах»; и «мальчик лет тринадцати», который «влез на галерею и кричал над головою кандидатов: „Здравствуй, Фокс! Провались сквозь землю, Гуд!“ а через минуту: „Здравствуй, Гуд! Провались сквозь землю, Фокс!“»
[211]. Оно, конечно, сам по себе парламент может быть и не плох, но «всякие гражданские учреждения должны быть соображены с характером народа: что хорошо в Англии, то будет дурно в иной земле»
[212]. Пройдет время, и в 1822 году А. С. Пушкин напишет «Послание к цензору», в котором процитирует приведенное суждение Н. М. Карамзина:
Угрюмый сторож Муз, гонитель давний мой,
Сегодня рассуждать задумал я с тобой.
Не бойся: не хочу, прельщенный мыслью ложной,
Цензуру поносить хулой неосторожной;
Что нужно Лондону, то рано для Москвы (II, 267).
В контексте послания, адресованного цензору А. С. Бирукову, которого А. С. Пушкин называл трусливым дураком, а деятельность его в качестве цензора — самовластительной расправой, суждение Н. М. Карамзина спустя тридцать с лишним лет звучит двусмысленно. «Что нужно Лондону, то рано для Москвы» — так ли это? А может, уже и не так? Не исключено, что далекий от политики В. Л. Пушкин, посетивший в Лондоне заседание парламента, наблюдавший и английский парламент, и английские свободы, подобными вопросами не задавался. В данном случае любопытно письмо П. А. Вяземского от 9 января 1819 года, адресованное А. И. Тургеневу:
«Знаешь ли, кто здесь свободолюбивейший? Василий Львович! И тот от того, что говорит: „Да почему же и нам не быть свободными?“ Вот либеральнейшее речение, слышанное мною в Москве»
[213].
Как жаль, что мы не знаем, о чем беседовал В. Л. Пушкин с русским полномочным послом в Лондоне Семеном Романовичем Воронцовым, по словам Н. М. Карамзина, «человеком умным, достойным, приветливым, который живет совершенно по-английски, любит англичан и любим ими»
[214]. Уже то, что Василий Львович с ним встречался, примечательно. Родной брат сенатора, министра иностранных дел, канцлера Российской империи Александра Романовича Воронцова и княгини Екатерины Романовны Дашковой (в 1783–1796 годах она была директором Петербургской Академии наук и президентом Академии Российской), С. Р. Воронцов — и сам личность, чрезвычайно интересная. Противник деспотизма, опытный политик, он с 1786 года жил в Англии, но его любовь к этой стране не мешала ему быть патриотом России. Он мог многое рассказать Василию Львовичу об Англии и англичанах, хотя бы о том же Питте, с которым был дружен. И литературные интересы были не чужды С. Р. Воронцову. Он хорошо знал русскую литературу, встречался в 1790 году с Н. М. Карамзиным, читал ему наизусть лучшие места из од М. В. Ломоносова. С большой долей вероятности можно утверждать, что В. Л. Пушкин познакомил его со своими сочинениями, декламировал свои стихи. В бумагах С. Р. Воронцова сохранилось французское письмо Василия Львовича:
