Оказавшись осенью 1812 года на берегах Волги, многие москвичи не знали, что им придется задержаться здесь надолго. Безденежье, болезни близких — всё это надо было пережить. В мае 1813 года Н. М. Карамзин похоронил на кладбище нижегородского Печерского монастыря пятилетнего сына Андрюшу. И дочери его были не здоровы. У жены от потрясения случился выкидыш. Летом 1813 года от чахотки умерла дочь М. И. Римской-Корсаковой Варвара…
20 мая 1813 года В. Л. Пушкин сетовал в письме К. Н. Батюшкову: «Болезни домашних моих меня сокрушают, и несмотря на прекрасную весну, не могу отсюда выдраться и поехать в деревню. Доктора и Аптеки со времени приезда моего в Нижний стоят мне более осьми сот рублей. Что делать? Роптать не должно, а терпеть. Бог милостив! Дни красные возвратятся и для меня…»(209).
Василию Львовичу удалось все-таки «выдраться» из Нижнего и уехать в деревню — родовое Болдино, где, по-видимому, оставался он и лето, и начало осени — до конца октября 1813 года. Оно и понятно. Коли денег нет, так свои-то крестьяне и накормят, и оденут. И крыша над головой своя — барский дом стоит пустой. Да и помолиться есть где — еще батюшка Лев Александрович выстроил на земле древней их вотчины каменную церковь Успения. Что же касается красот природы, всегда вдохновляющих поэта, то красот особенных не было.
Смотри, какой здесь вид: избушек ряд убогой,
За ними чернозем, равнины скат отлогой,
Над ними серых туч густая полоса (III, 236).
Это племянник В. Л. Пушкина напишет в 1830 году в Болдине, и еще много чего сочинит в ту болдинскую осень. У дядюшки такой урожайной творческой осени не было. «В деревне живучи, я обременен был такими скучными делами, что не имел времени к приятелям писать, ни с Музами беседовать» (218), — жаловался он П. А. Вяземскому 18 ноября 1813 года уже из Нижнего Новгорода.
Жизнь москвичей на брегах Волги была, однако, наполнена не только бедствиями и лишениями, стенаниями и болезнями. Став эмигрантами, как они себя называли, москвичи не хотели предаваться греху уныния. Обеды, балы, маскарады были, пожалуй, еще оживленнее из-за неустроенности быта. К. Н. Батюшков в одном из писем набросал несколько колоритных сцен из жизни москвичей в Нижнем Новгороде: на площади «между телег и колясок толпились московские франты и красавицы, со слезами вспоминая о бульваре»; на «патриотическом обеде» у Архаровых «от псовой травли до подвигов Кутузова все дышало любовью к отечеству»; на балах и маскарадах «наши красавицы, осыпав себя бриллиантами и жемчугами, прыгали до первого обморока в кадрилях французских, во французских платьях, болтая по-французски бог знает как, и проклинали врагов наших»
[386]. Упомянул Батюшков и В. Л. Пушкина, привычно включившегося в светскую суету. На ужинах у вице-губернатора А. С. Крюкова «…Василий Львович, забыв утрату книг, стихов и белья, забыв о Наполеоне, гордящемся на стенах древнего Кремля, отпускал каламбуры, достойные лучших времен французской монархии, и спорил до слез с Муравьевым о преимуществе французской словесности»
[387]. Впрочем, веселость Василия Львовича, как и многих других москвичей, отнюдь не исключала глубоких переживаний, искренних чувств, настоящей любви к отечеству, родной Москве. Обратимся к письму В. Л. Пушкина П. А. Вяземскому от 14 декабря 1812 года:
«Наконец, любезнейший Князь, я дождался письма твоего. Оно меня сердечно обрадовало, в чем, я думаю, ты и не сумневаешься. Поздравляю тебя с сыном. Да будет он со временем твоим другом и утешителем!
Я вижу из письма твоего, что ты грустишь о Москве, но как и не грустить о кормилице нашей? Другой Москвы не будет, и час от часу разорение столицы нам будет чувствительнее. Я потерял в ней всё движимое мое имение. Новая моя карета, дрожки, мебели и драгоценная моя библиотека, всё сгорело. Я ничего вывезть не мог; денег у меня не было, и никто не помог мне в такой крайности. Что делать? Я благодарю теперь Бога, что он осенил щитом своим храбрые наши войска, поражающие бегущего злодея.
Аттила нашего века покрыл себя вечным стыдом, и бедствия наши ни малейшей не принесли ему пользы.
Ты спрашиваешь, что я делаю в Нижнем Новгороде? Совсем ничего. Живу в избе, хожу по морозу без шубы, и денег нет ни гроша. Вот завидное состояние, в котором я теперь нахожусь» (216–217).
В. Л. Пушкин спрашивал Вяземского об их общих друзьях — Д. Н. Блудове и Д. П. Северине, служивших в дипломатическом корпусе, интересовался В. А. Жуковским и его здоровьем и заканчивал письмо пожеланием и утешением: «Надейся и мужайся! Бог милосерд!» (217).
Василий Львович погрешил в этом письме против истины. Нельзя сказать, что он совсем ничего не делал в Нижнем. Он писал стихи. И в приведенном письме он посылал своему другу послание «К жителям Нижнего Новгорода». Он сочинил его 20 сентября, выразил в нем любовь к родной Москве, ненависть к Наполеону и уверенность в победе русского оружия. И еще, конечно, благодарность к нижегородским жителям, приютившим москвичей в годину военных испытаний:
Примите нас под свой покров,
Питомцы Волжских берегов!
Примите нас, мы все родные!
Мы дети матушки-Москвы!
Веселья, счастья дни златые,
Как быстрый вихрь промчались вы!
Примите нас под свой покров,
Питомцы Волжских берегов!
Чад, братий наших кровь дымится,
И стонет с ужасом земля!
А враг коварный веселится
На башнях древнего Кремля! (155–156).
С болью в сердце говорил московский поэт об оскверненных святых храмах, расхищенных сокровищах, обращенных в пепел жилищах. Василий Львович призывал «Бога сильного брани», с тем чтобы он не дал торжествовать врагу, предрекал врагу гибель:
Погибнет он! Москва восстанет!
Она и в бедствиях славна;
Погибнет он! Бог Русских грянет!
Россия будет спасена (156).
А. М. Пушкин, по своему обыкновению насмешничая над Василием Львовичем, неодобрительно отзывался об этих стихах. И. И. Дмитриев, по свидетельству П. А. Вяземского, «говорил, что эти стихи напоминают ему колодника, который под окном просит милостыню и оборачивается с ругательствами к уличным мальчишкам, которые дразнят его»
[388]. Между тем послание «К жителям Нижнего Новгорода» пользовалось большой популярностью, его читали, переписывали в альбомы. Профессор Императорского Московского университета Г. И. Фишер, который как и Василий Львович во время нашествия наполеоновской армии жил в Нижнем Новгороде, сочинил на эти стихи музыку. Послание не единожды перепечатывалось. Впервые оно появилось на страницах «Сына Отечества» в 1813 году, в 1814 году увидело свет в «Собрании стихотворений, относящихся к незабвенному 1812 году». В 1815 году в 16-м номере «Вестника Европы» под названием «Слова к музыке» были опубликованы три первые строфы послания Василия Львовича (к номеру приложены ноты), а в следующем, 17-м номере журнала стихотворение было напечатано полностью. Вошло оно и в издание «Стихотворений Василия Пушкина» 1822 года. В Государственном музее А. С. Пушкина хранится обветшавший, потертый на сгибах полулист голубой бумаги верже, где вслед за текстом послания «К Нижегородским жителям» следует запись:
