Сергей Львович, разумеется, характеризует своего отца весьма и весьма положительно, создает идиллическую картину семейной жизни своих родителей:
«Отец мой никогда не был жесток; <…> он был любим, уважаем, почитаем даже теми, которые знали его по одному слуху. Он был примерный господин для своих людей, оплакиваем ими как детьми; многие из вольных, по тогдашнему обычаю, пожелали быть его крепостными.
Взаимная любовь его к покойной матери была примерная. Как!.. мой отец принудить мог насильственным образом мать мою ехать с ним на обед в последние часы ее беременности!.. Он, который, отъехав из Москвы в свою подмосковную на несколько дней, воротился с дороги, чувствуя себя не в состоянии перенести краткой разлуки! Кто мог сыну моему дать столь лживое понятие о благородном характере моего отца!»
[47]
Что ж, и Василий Львович писал о том, что в их семействе «царствует любовь», создавал идиллическую картину — только не в прозе, а в стихах. И все же к их свидетельствам стоит, как нам кажется, прислушаться. Хотя, разумеется, любовь может сосуществовать и со вспышками гнева и жестокостью. В жизни всё бывает.
Сергей Львович, защищая Льва Александровича, рассказывая о его честности и благочестии, сообщил подробности, которые позволяют нам представить некоторые черты домашнего уклада Пушкиных:
«Часто он сзывал бедных на сытный обед, после которого оделял их деньгами — и я теперь еще с умилением вспоминаю, как толпа нищих тянулась по обширному двору нашего дома с молитвою о его долголетии»
[48].
По праздникам в дом Пушкиных съезжалась многочисленная родня, в том числе и родственники первой жены Льва Александровича. Бывали среди гостей и люди духовного звания, «почетное духовенство того времени, известное своим просвещением и святой жизнью»
[49].
Любили ли Пушкины своих детей? Наверное, любили. Но и наказывали тоже. По обычаям того времени детей держали в строгости, без розог не обходилось. Е. П. Янькова рассказывала о том, как ее хорошая знакомая, вдова средних лет, вразумляла розгами своего единственного сына, только что произведенного в офицеры, и таким образом отвадила его от пьянства и картежной игры. Было этому повесе уже под двадцать лет. А уж для детей и подростков наказание розгами — дело обыкновенное. Так что, быть может, когда в 1798 году Василий Львович будет создавать вольный перевод эпиграммы французского поэта Роберта Понса из Вердена, в нем отразятся и личные ощущения русского стихотворца:
Какой-то Стихотвор (довольно их у нас!)
Послал две оды на Парнас.
Он в них описывал красу природы, неба,
Цвет розо-желтый облаков,
Шум листьев, вой зверей, ночное пенье сов
И милости просил у Феба.
Читая, Феб зевал и наконец спросил:
«Каких лет стихотворец был
И оды громкие давно ли сочиняет?»
«Ему пятнадцать лет», — Эрата отвечает.
«Пятнадцать только лет?» — «Не более того!» —
«Так розгами его!» (207).
Вероятно, как это бывало в дворянских семьях, когда Васе исполнилось пять лет, няньку сменил дядька, исполнявший, по существу, те же обязанности, что и нянька. А потом в доме появились гувернеры и учителя. Они воспитывали и образовывали ребенка, обучали его русской грамоте и иностранным языкам. Впрочем, первоначальное обучение началось, скорее всего, раньше: дитя заучивал названия букв — «аз», «буки», «веди»; освоив церковнославянскую и русскую азбуку, учился читать Часослов и Псалтырь, потом читал «Апостол». Он рано пристрастился к чтению. Позже стихотворец Василий Пушкин будет благодарить за это судьбу:
Благодарю судьбу! Я с самых юных лет
Любил изящное и часто от сует,
От шума светского я в тишине скрывался,
Учился и читал, и сердцем наслаждался… (59).
Кто обучил Василия Пушкина русской грамоте — неизвестно. Не исключено, что это мог быть отец Алексея Малиновского, его товарища по детским играм, — священник церкви Живоначальной Троицы. А вот имена учителей-французов до нас дошли — в записках А. С. Пушкина:
«Семья моего отца — его воспитание — французы — учителя. — /Мг./ Вонт. секретарь Mr. Martin» (XII, 307).
Увы! мы знаем только их имена. Правда, можно с уверенностью сказать, что они не были французскими парикмахерами, поварами, беглыми солдатами, которые по прибытии в Россию из Франции назывались учителями (в 1770 году в Петербурге французский посол с изумлением узнал в таком «учителе» своего бывшего кучера). Успехи во французском языке и Василия, и Сергея Пушкиных свидетельствуют о том, что братья учились у профессиональных педагогов-иностранцев. Василий, как и Сергей, французским овладел в совершенстве — читал, писал, а потом и сочинял стихи на французском языке.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал… (VI, 6).
Конечно, знать французский было необходимо: французский — не только язык светского общения и дипломатии, это язык великой французской литературы.
Василий изучил еще английский, немецкий, итальянский, латинский языки.
Мы не знаем наверняка те предметы, которые в семье Пушкиных входили в курс домашних наук. Скорее всего, это были история, география, математика. Без танцев, верховой езды, фехтования тоже нельзя было обойтись.
Разумеется, жизнь отрока Василия Пушкина проходила не только в занятиях, хотя они и отнимали много времени. Еще были игры с братом и сестрами, с дворовыми ребятишками. Еще были встречи с родней: не только Пушкины принимали в своем доме родственников, но и те приглашали их к себе в гости. В Москве, как нигде, дорожили родственными связями. Хорошо про это сказала Е. П. Янькова:
«В наше время, пока можно счесться родством — родня, а ежели дальнее очень родство, все-таки не чужие, а свои люди — в свойстве. От знакомства и от дружбы можно отказаться, а от родства, как ты не вертись, признавай не признавай, а отказаться нельзя: все-таки родня. Покойник Обольянинов правду говорил: „Кто своего родства не уважает, тот себя самого унижает, а кто родных своих стыдится, тот чрез это сам срамится“»
[50].
Родни в Москве всегда было много. Знакомый В. Л. Пушкина и А. С. Пушкина московский поэт Владимир Сергеевич Филимонов в поэме «Москва. Три песни» писал о плодовитой московской семье:
С Ордынки до Миюс, от Лужников до Всполья
Все свояки да кумовья,
И степени различной братья,
Золовка, мачеха, сноха, невестка, сватья,
Тесть, свекор, вотчим, шурин, деверь, зять!
Легко б из сестр составить роту.
Из дядей полк навербовать,
А теткам — не было и счету.
Бывало, в святки, на святой,
Москвич — молодчик, всем родной,
Послушный внук, племянник ловкий,
Ухватской четверни обломит все подковки,
Колеса обобьет, исшмыжет полозки.
Когда обрыщет все родные уголки
[51].
Василий Пушкин с детских лет был принят в большую московскую семью.
