Есть еще Французские писатели, которые, умалчивая о болезненных припадках Наполеона и даже не веря его недугу, говорят, что Русские не сокрушены потому, что нападения на нас были несвоевременны и подкрепления приходили к Французам не в надлежащую пору. Но они забывают, что сражение зависело столько же от Наполеона, сколько от Кутузова, столько же от нападающего, сколько и от того, кто защищается. Когда Кутузов удостоверился, что Князь Багратион атакован превосходными сидами, то подкрепил его кирасирами, гвардией, артиллерией, дивизией Коновницына. Когда Понятовский стал теснить Тучкова, подоспел Багговут. Когда корпус Раевского был расстроен, на смену его явился Граф Остерман. Неуместно оспаривать великие воинские дарования Наполеона, но справедливость требует указать и на мудрые распоряжения Князя Кутузова, поддержанные несокрушимой храбростью Русского войска. Со стороны Наполеона не было никаких маневров. Действия его походили на приступ, где крепостью были железная грудь и стойкость Русских. Упорный, ожесточенный бой и снова нападение, снова бой и снова отражение. Из всех обвинений, взводимых Французами на Наполеона за Бородинское сражение, открывается только собственное сознание неприятелей, что их надежды в Бородине не осуществились, хотя, впрочем, Наполеон возымел после предлог приписать победу себе, ибо следствием сражения было занятие им Москвы. Убедительным доказательством, что Наполеон не одержал победы, служат два обстоятельства: 1) что по окончании сражения Французы отошли назад с тех мест, на которых застала их вечерняя темнота, даже с курганной батареи и из села Бородина, следственно, уступили нам поле сражения, и 2) что до 11-го часа следующего утра армия их не трогалась с места, в ожидании, что Князь Кутузов атакует ее. У Наполеона оставалось еще неприкосновенными от 20 до 25 тысяч гвардии; артиллерия его гвардейского корпуса была в огне; из ее 180 орудий только 30 находились в резерве. Гвардейская пехота и конница Наполеона стояли весь день при Шевардине, сберегаемые для сражения, долженствовавшего, по мнению Наполеона, быть под Москвой. Вот собственные его слова, сказанные Генерал-Интенданту армии, Дюмасу, ввечеру, после окончания Бородинской битвы: «Будут удивляться, зачем я не употребил резервов для приобретения значительнейших успехов, но мне надобно сохранять резервы и нанесть ими решительный удар в сражении, которое неприятель даст нам под Москвой. Успех сегодня обеспечен, а потому мне должно помышлять об участи всего похода и для этой цели сберегать резервы»
[281]. Князь Кутузов не ввел в огонь 6 полков: четыре егерских, бывших под начальством Полковника Потемкина на крайнем правом фланге, и Преображенского и Семеновского, которые стояли под ядрами и лишились 59 человек убитыми и ранеными
[282]. Орудий было у нас в резерве гораздо более, нежели у неприятеля. Несколько рот артиллерии нашей не участвовали в деле. Сверх того, в Можайске, в 11 верстах от сражения, стояло 84 орудия, готовых двинуться по первому приказанию. Лошади под ними были уже запряжены; офицеры и солдаты, смотря с Можайских высот на дым сражения и внимая перекатам пальбы, рвались от нетерпения лететь на бой.
После окончания сражения Наполеон начал стягивать назад войска
[283]; Князь Кутузов поехал в Татариново и велел Барклаю-де-Толли оставаться на поле и распоряжаться приготовлениями к бою на завтрашний день
[284]. Войска стали следующим образом: правый фланг 6-го корпуса, Дохтурова, на столбовой дороге при Горках, где предполагали ночью построить сомкнутый редут. На левом крыле 6-го корпуса стал 4-й, поступивший, по причине контузии Графа Остермана, под начальство Милорадовича. Ему велено было занять курган, где днем находилась батарея Раевского
[285]. Дохтурову поручено собрать пехоту 2-й армии, между 4-м корпусом и старой Смоленской дорогой. На этой дороге был Багговут с пехотными корпусами 2-м и 5-м. За пехотой расположились кавалерийские корпуса; позади их, против центра, пешая гвардия и кирасиры.
До 11-го часа вечера Князь Кутузов не отменял повелений к возобновлению сражения. Поверяя неприятельское положение, наши патрули открывали Французские передовые посты отступающими все далее и далее. Посланный, поздно вечером, патрульный офицер 1-го егерского полка донес, что он не нашел неприятеля на батарее Раевского. Того же полка унтер-офицеру, с 10 рядовыми, приказано было перебресть через Колочу, ниже моста, поутру истребленного. Через полчаса они возвратились и донесли, что в Бородине нет неприятеля, а за селением, на дальнем расстоянии, заметна конная цепь Французов. При таких обстоятельствах, когда Наполеон отошел назад, Князь Кутузов не находил причин оставлять поля сражения, но к отступлению побудили его донесения Дохтурова об убыли людей во 2-й армии. В 11 часов доложили о приезде Дохтурова. Кутузов вышел к нему навстречу и при всех сказал: «Поди ко мне, мой герой, и обними меня. Чем может Государь вознаградить тебя?» Он повел его в особенную горницу и, переговорив с ним, велел артиллерии тотчас отступать за Можайск и пехоте и кавалерии, по кратком отдыхе, идти туда же. Войска разделены были на 4 колонны; 1-я поручена Дохтурову, 2-я Милорадовичу, 3-я Платову; 4-я состояла исключительно из артиллерии. Барклай-де-Толли получил это повеление в полночь.
Отступление было необходимо, и по огромной убыли в людях, и для сближения с подкреплениями, формировавшимися за Москвой, между тем как Наполеон, следуя за нами, час от часу ослабевал в силах. Истины сии были очевидны, но вопрос состоял в том: куда отступать, на Москву или Верею и Боровск, для перенесения театра войны к Калуге, в том предположении, что и Наполеон свернет тогда вправо, остановит движение на Москву и последует за нашей армией? «Надобно идти по Московской дороге, – сказал Князь Кутузов. – Если неприятель и займет Москву, то он в ней расплывется, как губка в воде, а я буду свободен действовать как захочу». Намерение Князя Кутузова было: отвести армию за Можайск и, приведя ее там по возможности в устройство, ожидать, что укажут обстоятельства. Во все стороны, на утомленных лошадях, отправились с приказаниями офицеры Генерального Штаба. Мелкий холодный дождь кропил землю. Дул осенний ветер. Тускло и редко горели огни на кровавой равнине. Начальники с трудом собирали вокруг себя людей, разметанных огненным вихрем, бушевавшим весь день. С запекшейся на лицах и мундирах кровью, покрытые пылью и порохом, солдаты и офицеры отыскивали свои полки, находили знамена, но не встретили множества товарищей. Были полки, поступившие под команду поручиков. Слабый и невнятный говор прерывался только стоном раненых: одни просили помощи, другие призывали смерть. Однако же, несмотря на утомление войск, приказание к отступлению было принято с грустью, как весть неожиданная, ибо все были исполнены желанием и твердой надеждой сразиться на другой день.
