Большая часть Московских церквей и монастырей стояли сожженными и разграбленными. Церковная утварь была вывезена в отдаленные губернии или в окрестности Москвы или сокрыта в церквах, под полами и над сводами. Инде утварь разграблена, инде осталась в целости, не быв найдена Французами; некоторые церкви обращены были в казармы, другие в магазины, конюшни и бойни; во всех престолы были сдвинуты с мест и святость храмов поругана. Враги гнусно издевались в церквах над облачениями и образами, обдирали оклады с икон, обезображивали их, выбрасывали на улицы, рубили, жгли и употребляли как простые доски, а престолы вместо столов и на другие надобности, облекались в рясы и ризы, разъезжали в них с зажженными свечами по улицам и ходили по домам. У Красных ворот устроена была мишень из образов для стрельбы в цель. Из Вознесенской церкви, на Гороховом поле, неприятели похитили с другими вещами брачные медные венцы, надевали их на медведя и заставляли плясать его. Священно– и церковнослужители по большей части выехали, или заблаговременно, или по вступлении неприятеля в Москву; оставшиеся укрывались с семействами на пожарищах приходов своих, инде до последнего дома догоравших. Они не были холодными зрителями грабительства и поругания святыни, но с опасностью жизни тушили огонь, пожиравший церкви, защищали церковное имущество и обличали врагов в богомерзких поступках. Одни запечатлели свое усердие к дому Божию ранами, а другие вкусили смерть от меча неприятельского
[365].
Ровно две недели со вступления неприятеля не было в Москве отправляемо богослужение и не оглашалась она благовестом. Кавалергардского полка священник Грацианский, запоздавший в Москве при выходе наших войск и взятый в плен, был первый, просивший Французское начальство о дозволении совершать службу Божию, но с условием, что не будет возбранено молиться о Государе и поминать на ектиньи Императорский Дом, без чего ни он, ни другие священники не хотели служить обедни. Французское начальство согласилось на их просьбу. К истинному утешению и духовной отраде скорбевших православных, начал Грацианский, 15 Сентября, служение в церкви Архидиакона Евпла. В тот день, когда во всей России совершалось молебствие о короновании Государя, воссылал он в плененной столице мольбы о покорении врагов и супостатов под ноги Российского Самодержца и о даровании ему победы. Пример его не мог найти многих последователей, по причине разорения храмов. Видя, с каким усердием стекались жители к богослужению, Наполеон велел приставить часовых к малому числу церквей, где оно отправлялось, но часовые не препятствовали бесчинству и наглостям своих единоземцев. В Троицкой церкви священник, исправляя крещение, увидел за собой двух Французов, стоявших в киверах. Обратясь к ним, он произнес по ревности своей строгое напоминание, что и они христиане. За то один из неистовых врагов дал ему сильную пощечину
[366].
Несколько раз выезжал Наполеон из Кремля для прогулок по городу, в сопровождении генералов, придворных и трех Русских пленных, тех самых, которые были при нем во время вступления его в Москву и постоянно содержались в Кремле. Они рассказывали, что Наполеон бывал всегда в мундире темно-зеленого сукна, с красным воротником, без шитья, с звездою на левой стороне, лентой по камзолу и в низенькой треугольной шляпе. Он езжал на простой Польской лошади; под генералами и придворными были Английские, а под пленными изнуренные крестьянские, спотыкавшиеся на каждом шагу. При первой прогулке Наполеона многие из жителей, испивших всю чашу бедствий, завидев вдали блестящую свиту, убегали прочь. Другие, посмелее, отваживались украдкой выглядывать из-за обвалившихся стен. Напоследок, в одном переулке близ Охотного ряда, одетая в лохмотья толпа мещан, человек до 40, на которых от страха, голода и холода едва оставалось подобие человеческое, выждав приближения Наполеона, упали среди грязи на колени, простерли к нему руки, вопияли о претерпенном ими конечном разорении и просили пощады. Наполеон поворотил лошадь в сторону, не удостоил их своего взгляда и только приказал узнать: о чем они просят? К сиротам, разрозненным от семейств и с воплями отыскивавшим родителей своих на пепелищах, оказывал Наполеон менее нечувствительности и приказал отсылать их в Воспитательный Дом. Из донесений Тутолмина видно, что Наполеоном было прислано к нему две сироты, а маршалом Мортье и Комендантом Французским 20. По всему пространству Москвы представлялись Наполеону свежие следы небывалого в мире пожара, неслыханных насилий, совершенного запустения. Сожженные дома и церкви все еще дымились; уцелевшие строения были разграблены, храмы обруганы. Везде валялись по мостовым разбросанные, разорванные или разломанные люстры, зеркала, столовая посуда, мебели, картины, книги, утвари церковные, лики угодников Божиих. На площадях и улицах видел Наполеон трупы людей, убитых, сгоревших, умерших от голода. Никто не убирал человеческих тел и конского падалища. Из жителей злополучного города, оставшихся в живых, большая часть бродили раненые, изувеченные, избитые; все вообще были ограблены, полунаги и босы, в ежеминутном страхе лишиться жизни от руки неприятеля. Сколь ни ужасны были такие явления под безжизненным небом Москвы, однако же для Наполеона молчание Александра было грознее. Уже близ двух недель проходило с того времени, когда отправил он письмо к Государю, но не имел еще не только ответа, даже обыкновенного извещения о получении письма. Тревожное недоумение тяготило Наполеона. Он восчувствовал свое бессилие бороться с Александром, решился просить мира и отправил Лористона с формальными о том предложениями к Князю Кутузову. Это случилось 22 Сентября, через три месяца и 10 дней по вторжении Наполеона в наши пределы. Можно ли найти доказательство неодолимости России очевиднее этого примера: с небольшим три месяца достаточны были убедить первого полководца нашего века в невозможности потрясти наше Отечество!
Император Александр отвергает предложенный Наполеоном мир
Отправление Лористона к Князю Кутузову. – Свидание Князя Волконского с Лористоном. – Разговор Князя Кутузова с Французским посланным. – Письмо Наполеона. – Продолжение разговора с Лористоном. – Высочайший рескрипт. – Формирование резервов. – Деятельность Императора Александра.
Только два дня минуло со вступления Русской армии в Тарутинский лагерь, как 23 Сентября, поутру, Князю Кутузову доставили письмо от Маршала Бертье, извещавшего о желании Наполеона отправить к нашему Главнокомандующему Генерал-Адъютанта Графа Лористона, с важными поручениями. При вскрытии письма находился у Фельдмаршала один Князь Волконский. «Чего хочет от меня Наполеон? – сказал Кутузов и присовокупил: – Который теперь час?» – «10 часов», – отвечал Князь Волконский. «Я спросил об этом для того, – продолжал Фельдмаршал, – что должно выиграть время и сколько можно долее держать Французов в бездействии. Обыкновенно атакуют они не ранее полудня, когда отобедают. Надобно известить Лористона, что я сам приеду на передовые посты для переговоров, а между тем пройдет день». Вскоре, однако, Князь Кутузов отменил свое намерение и велел Князю Волконскому ехать в авангард, спросить Лористона, с чем он прислан, и если у него есть от Наполеона письмо, то взять его. «Но что прикажете делать, ежели Лористон не отдаст мне письма и не захочет обявить своего поручения?» – спросил Князь Волконский. «В таком случае, – возразил Фельдмаршал, – скажи, что пошлешь ко мне за приказаниями; но только вели адютанту ехать как можно тише»
[367].
