Таким образом, в 1812 году Смоленские Дворяне первые вызвались на защиту Отечества, подобно тому как в 1612 году, когда Поляки раздирали Россию, первые войска, пришедшие к Пожарскому, состояли из Смольян, Вязьмичей и Дорогобужан. Изъявив Дворянам Свою признательность, Государь отправился в Успенский Собор, а потом на площадь Блонье, где смотрел артиллерию, запасные батальоны и эскадроны. Когда после церемониального марша Войска построились в колонны, ГОСУДАРЬ делал им поучение, как действовать против неприятеля. В строю находилось 17 батальонов и 8 эскадронов. Император оставил их в Смоленске и велел присоединиться к ним формировавшимся там же 2 конным и 2 легким артиллерийским ротам. Этот отряд поручен был Генерал-Адъютанту Барону Винценгероде, с повелением прикрывать Смоленск и содержать сообщение между 1-й и 2-й армиями. После смотра Государь ездил прогуливаться и несколько раз говорил: «Какой прекрасный город! Какие виды и окрестности!» Менее, нежели через месяц, все было истреблено: дома сожжены, тучные напасти затоптаны, святыня поругана; Смоленск, которым любовался Александр, являл в начале Августа одни лишь груды пепла, залитые кровью. По возвращении с прогулки Император написал собственноручно следующие пять замечаний насчет ополчения и отдал их для исполнения Губернатору: «1) Лесничие, умеющие стрелять и ездить верхом, составят конных егерей. 2) К ним можно присоединить господских егерей, знающих верховую езду. 3) Из псарей, конюших, конюхов составить казаков и вооружить их пиками. 4) Из умеющих стрелять, но пеших составить егерей и вооружить охотничьими ружьями. 5) Из прочих составить пешее войско и распределить для обучения по резервным батальонам, собирающимся в Смоленске».
Потом Государь удостоил Смоленского Епископа следующим рескриптом: «Узнав, что некоторые поселяне и жители, оставляя поля и работы свои, скрываются и бегут от малочисленных неприятельских разъездов, появляющихся в далеком еще расстоянии от Смоленска, возлагаем Мы на вас пастырский долг: внушениями и увещаниями своими ободрять их, и не токмо отвращать от страха и побега, но, напротив, убеждать, как того требует долг и Вера Христианская, чтобы они, совокупляясь вместе, старались вооружаться чем только могут, дабы, не давая никакого пристанища врагам, везде и повсюду истребляли их и вместо робости наносили им самим великий вред и ужас».
В день, сладостный для сердца Александра, проведенный Им среди верных Смольян, был Император утешен еще одним важным событием – получением из Константинополя ратификации Бухарестского мира. Не могло прийти в более благоприятную минуту известие, подававшее возможность двинуть с берегов Дуная к сердцу угрожаемого Отечества армию, шесть лет испытуемую в боях. Прочитав полученные из Бухареста донесения, Государь вышел из кабинета в залу, где был только один Градский Голова, ибо все прочие, зная, что Император занимался делами, разошлись. Государь, обняв Голову, велел ему объявить народу, толпившемуся вокруг Инспекторского дома, что с Турками заключен мир. «И, – присовокупил Император, – мир славный». Вестник радости был принят громогласным: ура!
Из Смоленска Император отправился прямо в Москву и отложил намерение заехать во 2-ю армию, потому что пришло донесение от Князя Багратиона о прибытии его авангарда к Могилеву, откуда, казалось, не предстояло уже ему большого препятствия к соединению с 1-й армией
[80]. В Дорогобуже, Вязьме, Гжатске, Можайске, с тем же восторгом, как и в Смоленске, встречали Императора. 11 Июля Его Величество прибыл на последнюю станцию перед Москвой, Перхушкову, где ожидал Государя Московский Главнокомандующий, Граф Ростопчин. Уже с утра разнесся в столице слух о скором прибытии Императора, и народ валил за Дорогомиловскую заставу. Внутри города священники, в облачении и с крестами, стояли у своих приходов; в Успенском Соборе собрались первостепенное духовенство и знатнейшие чиновники. Монарха ожидали с нетерпением, тем более что в то утро было обнародовано воззвание к Первопрестольной Столице. С прибытием Государя надеялись узнать положительно о мере опасности, нуждах Отечества, отрадных надеждах на будущее.
На Поклонной горе, где стоял народ, разнеслась весть, что у заставы Московские обыватели хотят выпрячь лошадей из коляски Государевой и везти ее до Кремля. Tе, которые были на Поклонной горе, не хотели допустить Москвичей везти на себе экипаж и со словом «ура!» пошли вперед; но с 13-й версты воротились, узнав, что Государь остановился ночевать в Перхушкове и отложил Свой отъезд до следующего дня. Между тем крестьяне села Филей, в трех верстах от заставы, принадлежавшего некогда Матери Петра Великого, желая встретить Государя с хлебом и солью, послали вперед гонцов, которые вскоре возвратились и уведомили, что Император выезжает. Было 12 часов вечера. Крестьяне Филей стояли на Поклонной горе вокруг приходского священника. На серебряном блюде лежал крест; престарелый диакон держал свечу, разливавшую трепетное сияние в беззвездную, темную ночь. Поравнявшись с причетом, Государь вышел из коляски, положил земной поклон и с глубоким вздохом облобызал Распятие. Священник возгласил: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!» Уклонясь от торжественной встречи, Император въехал в столицу в полночь.
12 Июля, с восходом солнца, на Кремлевских площадях не оставалось свободного ступня земли; боялись опоздать к тому мгновению, когда выйдет Государь из Своих чертогов. Тот не может иметь понятия о нравственной, истинно волшебной силе Русских Монархов, кто не видал Их, когда Они появляются на Красном Крыльце! В 10 часов утра Александр вышел из дворца. Раздался звон колоколов, загремели ревущее «ура!» и восклицания: «Веди нас, Отец наш! Умрем или истребим злодея». На несколько мгновений Император остановился на Красном Крыльце, обозревая сонмы верного народа; потом шествовал к Успенскому Собору. Викарий Московский Августин, со знаменем победы, на ПРАГЕ южных дверей первопрестольной Российской церкви, приветствовал Монарха краткой речью и заключил так: «Царю! Господь с Тобой. Он гласом Твоим повелит буре, и станется в тишину, и умолкнут волны воды потопные! С нами Бог! Разумейте, языцы, и покоряйтеся, яко с нами Бог!» После обедни служили благодарственный молебен, с коленопреклонением и пушечной пальбой, по случаю замирения с Турцией. Так, среди войны, напоминавшей грозные нашествия Татар и Ляхов, праздновали заключенный Кутузовым мир, почитавшийся тогда столь важным, что в Манифесте, возвещавшем о прекращении войны с Портой, по справедливости назвали его «миром богодарованным». Перед вечером Государь совершал молитву у Иверской Божией Матери. 15 Июля, по предварительной повестке, Дворянство и Купечество съехались, в 8 часов утра, в Слободском дворце. Сперва прочитали в дворянском собрании Манифест, призывающий всех и каждого против врага, «несущего для России вечные цепи и оковы», а Граф Ростопчин, указывая на залу купечества, сказал: «Оттуда польются миллионы, а наше дело выставить ополчение и не щадить себя!» Тотчас определено: собрать в Московской губернии 80 000 человек ополчения, со 100 душ по 10, вооружить их чем можно и снабдить одеждой и провиантом. Потом Манифест прочтен в собрании Купечества, которое мгновенно положило, на потребные для ополчения издержки, сделать со всех гильдий денежный сбор, расчисля его по капиталам. Сверх того, Купечество просило позволения на частные пожертвования от лица каждого. К подписке приступили тут же, безвыходно, и менее нежели в два часа подписная сумма составляла – полтора миллиона рублей.
