Таково было расположение обоих сословий, когда Государь, по отслушании в Слободской придворной церкви молебна, прибыл в залу Дворянства. Сказав, что во всякое время дворянство было оплотом целости и славы Отечества, Государь в кратких словах изложил настоящее положение дел и присовокупил, что оно требует чрезвычайных мер. Узнав о постановлении дворян насчет ополчения, Его Величество сказал: «Иного Я не ожидал и не мог от вас ожидать: вы оправдали Мое о вас мнение». Потом Государь пошел в залу Купечества и стал благодарить за рвение, с каким приступили к денежным пожертвованиям. Его слова заглушались общими восклицаниями: «Мы готовы жертвовать Тебе, Отец наш, не только имуществом, но и собой!»
Происходившее в Слободском дворце глубоко тронуло Государя. Как будто предвидя, что потомство пожелает некогда видеть правдивое изображение таких событий, Его Величество приказал описать их человеку возвышенной души и для того избрал Сенатора Нелединского
[81], чуждого лести и преувеличению. Пораженный великим зрелищем, когда вокруг Александра, сиявшего благостью, сыпались пожертвования на алтарь Отечества, Нелединский говорит в заключении своей статьи: «Да познает сие надменный и жребием подвластных ему людей играющий враг наш, да познает и вострепещет! Мы идем против него все, предводимые Верой, неизменной любовью к Монарху и Отечеству своему. Умрем все совокупно или победим
[82]». Красноречивее слов Нелединского были навернувшиеся на глазах Государя слезы, священная награда, которую подданные Его вкусили за исполнение обета верности к Царю и Престолу. Император не скрыл чувствований, исполнивших душу Его, и в тот же день писал к бывшему Своему воспитателю Графу Салтыкову: «Приезд Мой в Москву имел настоящую пользу. В Смоленске дворянство предложило Мне на вооружение 20 000 человек, к чему уже тотчас и приступлено. В Москве одна сия губерния дает Мне десятого с каждого имения, что составит до 80 000, кроме поступающих охотой из мещан и разночинцев. Денег дворяне жертвуют до трех миллионов, купечество же с лишком до десяти. Одним словом, нельзя не быть тронуту до слез, видя дух, оживляющий всех, и усердие и готовность каждого содействовать общей пользе».
Император отправился из армии в Москву, желая присутствием Своим воспламенить народ; но едва провел Он в Москве пять дней, как уже надобно было умерять общий порыв. Из того, чему Государь был свидетелем в Смоленске и Москве, можно было заключить, что произойдет, по получении воззвания, и в других губерниях. Велика была опасность России, но готовность жертвовать всем до того превышала меру потребности, что Государь счел излишним общее вооружение распространять на всю Россию и положил составить его только в 17 губерниях, о чем возвещено следующим Манифестом, обнародованным 18 Июля, то есть через три дня после собрания в Слободском дворце и 12 дней после Манифеста из Полоцка, которым целой России повелено вооружиться: «По воззвании ко всем верноподданным Нашим о составлении внутренних сил для защиты Отечества и по прибытии Нашем в Москву, нашли Мы, к совершенному удовольствию Нашему, во всех сословиях и состояниях такую ревность и усердие, что предлагаемые добровольно приношения далеко превосходят потребное к ополчению число людей. Сего ради приемля таковое рвение с отеческим умилением и признательностью, обращаем Мы попечение Наше на то, чтобы, составя достаточные силы из одних губерний, не тревожить без нужды других. Для того учреждаем: 1) Округ, состоящий из Московской, Тверской, Ярославской, Владимирской, Рязанской, Тульской, Калужской, Смоленской губерний, примет самые скорые и деятельные меры к собранию, вооружению и устроению внутренних сил, долженствующих охранять Первопрестольную Столицу Нашу Москву и пределы сего округа. 2) Округ, состоящий из С.-Петербургской и Новгородской губерний, сделает то же самое для охранения С.-Петербурга и пределов сего округа. 3) Округ, состоящий из Казанской, Нижегородской, Пензенской, Костромской, Симбирской, Вятской губерний, приготовится расчислить и назначить людей, но до повеления не собирать их и не отрывать от сельских работ. 4) Все прочие губернии остаются без всякого по оным действия, доколе не будет надобности употребить их к равномерным Отечеству жертвам и услугам. Наконец, 5) вся составляемая ныне внутренняя сила не есть милиция или рекрутский набор, но временное верных сынов России ополчение, устрояемое из предосторожности, в подкрепление войскам и для надежнейшего охранения Отечества. Каждый из военачальников и воинов при новом звании своем сохраняет прежнее, даже не принуждается к перемене одежды, и по прошествии надобности, то есть по изгнании неприятеля из земли Нашей, всяк возвратится с честью и славой в первобытное свое состояние и к прежним своим обязанностям. Государственные, экономические и удельные крестьяне в тех губерниях, из коих составляется временное внутреннее ополчение, не участвуют в оном, но предоставляются для обыкновенного с них набора рекрутов по установленным правилам». Государю угодно было отдать лично повеления генералам, которые формировали запасные войска: Милорадовичу, Князю Лобанову-Ростовскому и Графу Толстому, назначенному начальником 3-го Округа ополчения. Они заблаговременно были вызваны в Москву, первый из Калуги, второй из Владимира, третий из Подмосковной деревни. Туда же было велено приехать начальнику Тульского оружейного завода Воронову, для совещания о средствах к приумножению заготовки ружей. Отправляя Воронова обратно в Тулу, Государь дал ему, за Своеручным подписанием повеление, коего сущность была следующая: 1) У ружей нового образца длину ствола обрезать на 3,5 дюйма и штыки на ту же длину прибавить. Казну делать на манер Английских, не с гранями, но круглую. 2) Заключить подряд у оружейников, чтобы они на собственных своих фабриках делали сколько можно более нового оружия, по 18 р. за ружье. 3) Отдать на подряд отделку старых ружей, по 10 рублей 50 копеек за каждое. Согласно с сими предположениями назначалось приготовлять ежемесячно на Тульском заводе ружей:
В заключение Высочайшего повеления начальнику завода Воронову сказано: «Если вы благоразумным своим распоряжением и старанием вольных фабрикантов будете ежемесячно приготовлять более, то оное принято будет Мной за особый знак вашего ко Мне и Отечеству усердия. Препоручаю вам объявить всем заводским мастерам и фабрикантам, имеющим свои фабрики, что никакое еще время в Отечестве Нашем не требовало более от каждого усердия и пожертвований, как нынешнее; следовательно, Я уверен, что из оных фабрикантов найдутся такие усердные сыны Отечества, что целые свои фабрики обратят к одному делу оружия и тем дадут способ их имена передать в память потомству».
К Императору явились в Москву Полковники: Флигель-Адъютант Чернышев, Мишо и Эйхен, которые, по выступлении армии из Дриссы, были посланы отыскивать в окрестностях Москвы лагерные места. Они объехали пространство между Клином, Воскресенском и Звенигородом, но нигде не нашли совершенно выгодной позиции. Всех менее неудобной показалась им позиция в 5 верстах от Клина, подле Петербургской дороги, на реке Сестре, у деревни Мадьяновой, но и та покрыта была частым кустарником
[83]. Они хотели ехать к Серпухову, когда известились о прибытии Его Величества в Москву, а потому почли долгом представиться Его Величеству. Из донесений их Государь усмотрел, что для укрепления избранного ими места потребовалось бы не менее 4 или 5 месяцев, а как в течение этого времени, судя по быстрому стремлению неприятелей внутрь России, театр войны мог быть перенесен к самой Москве, то Государь отменил прежнее намерение Свое устраивать лагери в ее окрестностях. Он приказал Полковнику Мишо отправиться на берега Волги и там построить лагерь для прикрытия Нижнего Новгорода и Казани и для помещения 100 000 ополчения 3-го Округа, которое должно было формироваться в низовых губерниях
[84]. Нельзя не обратить внимания на поручение, данное Мишо, как на непреложное доказательство намерения Государя вести войну даже в отдаленных пределах России. Приведем слова Его, в то же время сказанные Графу Толстому, в разговоре о положении дел, которое, по превосходству сил Наполеона, подавало повод к заключению о вторжении его до Москвы. «Зимовать в ней Наполеону нельзя, – сказал Граф Толстой, – но если бы Наполеон решился остаться на зиму в Москве, что тогда Ваше Величество намерены предпринять?» – «Сделать из России вторую Испанию!» – отвечал Александр
[85].
