Нетрудно было опровергнуть лжеумствования, в ничтожности коих, конечно, Французский Министр сам был уверен. Напрасно старались доказать ему, что Тильзитским договором именно было постановлено вполне возвратить владения Герцогу Ольденбургскому: следственно, присоединение их к Франции не могло быть совершено на основании того же самого договора, разве только допустить такой способ толкования трактатов, которому история не представляла еще примеров. Наполеон не внял гласу справедливости, и Российский Посол должен был прибегнуть к последнему средству: подать протест, заблаговременно, на крайний случай, присланный к нему из Петербурга. Французское Министерство возвратило протест. Князь Куракин послал его вторично, но Министр Иностранных Дел привез его обратно сам, с поручением Наполеона объявить, что этот акт бесполезен, послужит только к усилению распространявшихся слухов о скором разрыве Франции с Россией и что должно стараться сколько можно более противодействовать сим слухам, вредным для выгод обеих Империй. Наш Посол истощал все убеждения, чтобы, согласно воле Государя, отдать протест, а Французский Министр не принимал его, ссылаясь на строгое запрещение Наполеона. Безуспешность настояний Князя Куракина навлекла на него неудовольствие Государя. «Итак, – писано ему по Высочайшему повелению, – дипломатическая мера, основанная на примерах и ими освященная, мера, в которой Государь полагал особенную важность, осталась без исполнения! Ясное, положительное повеление, полученное вами от Его Величества, не исполнено! Это удивляет Государя». С намерением упоминаем о сем обстоятельстве для опровержения ложного мнения, будто Император Александр, во время союза с Наполеоном, так же угождал ему, как и другие Монархи. Напротив, Государь свято соблюдал союз, но, коль скоро договоры были Наполеоном нарушены, Александр потребовал удовлетворения, и никакие вооружения Наполеона и Европы не могли отклонить Государя от Его требований.
Не желая оставлять прав Своих в безгласности, Император велел отправить протест ко всем Русским Посольствам, чтобы они подали его Дворам, при коих находились. Даже и это было сопряжено с затруднениями. Все Европейские Кабинеты так страшились Наполеона, что иные опасались принятием протеста навлечь на себя гнев завоевателя. Нашим Посланникам должно было употреблять разные дипломатические уловки для вручения протеста Дворам, при коих они были уполномочены.
Протест был следующего содержания: «Его Императорское Величество с удивлением известился, что Его союзник, Император Французский, распространив, по декрету Сената, границы своего Государства, включил в них и Герцогство Ольденбургское. Его Величество поставил на вид союзнику Своему, равно как поставляет на вид и всей Европе, что по Тильзитскому договору спокойное обладание Герцогства обеспечено было законному его Государю.
Его Величество напомнил Французскому Императору и напоминает всем Державам, что Россия, по договорам 1766 и 1773 годов, отдала Королю Датскому все владения свои в Герцогстве Голштинском, а взамен получила Графства Ольденбургское и Дельменгорстское, которые, по известным сделкам, в коих многие Державы по необходимости долженствовали участвовать, обращены были во владетельное Герцогство, в пользу младшего колена того же самого Голштейн-Готторпского Дома, к коему Его Императорское Величество принадлежит по ближайшим кровным связям. ИМПЕРАТОР полагает, что сие владение, основанное великодушием Его Империи, не может быть уничтожено без крайнего нарушения справедливости и собственных прав Его, а потому находит Себя принужденным, сим протестом, взять под защиту Свою и Наследников Своего Престола, на вечные времена, все права и обязательства, от вышеупомянутых договоров происходящие.
Какую цену могли бы иметь союзы, если бы трактаты, на которых они основаны, не сохраняли своей силы? Дабы не подать повода к какому-либо недоразумению, Его Величество объявляет, что важные политические причины побудили Его вступить в союз с Французским Императором, что сии причины еще существуют, а потому Он намерен пещись о сохранении союза и ожидать подобного взаимного попечения и со стороны Монарха, на дружбу коего имеет право.
Такое соединение выгод обоих Государств, предположенное Петром Великим, встречавшее в его время и впоследствии много препятствий, принесло ныне пользу России и Франции. Итак, кажется, выгоды обеих Империй требуют соблюдения сего союза, и Его Величество посвятит тому все попечения Свои».
Выражения протеста были самые умеренные, однако Наполеон находил их неприязненными. Нарушив присвоением Ольденбурга одну из статей Тильзитского мира, он хотел сложить вину на Россию в том, что она ослабляет силу союза и протестом обнаруживает свое охлаждение. Он не сознавался, что распря не имела бы той гласности, которая произвела на него столь сильное впечатление, если бы, по приказанию его, Министр Иностранных Дел не простер забвения приличий и должного уважения к представителю великой Державы до того, что привез обратно ноту, врученную ему от имени его Государя. Не Россия была виновна в том, что дело Ольденбургское обратилось в дело государственное, стало известно всей Европе, подало повод к протесту не от союзника против союзника, но одной Державы против другой, которая уже не хотела быть в союзе, ибо своевольно нарушила договор, бывший основанием их союза.
Новым предлогом к притворным жалобам Наполеона послужило разномыслие с ним Государя касательно торговли. Потрясение промышленности и могущества Англии континентальною системой составляло любимую мысль Наполеона, но сам он допускал торги с Англией, посредством так называвшихся исключительных дозволений, чему было две причины: 1) невозможность совершенно обойтись без колониальных товаров; 2) большой доход, получаемый лично Наполеоном от сих дозволений. Издаваемые во Франции постановления против торговли нейтральных Держав были исполняемы с беспримерным насилием. Достояние дружественных народов не было различаемо от собственности неприятелей. Куда не могла достигнуть власть Наполеона, там угроза непосредственного нападения заставляла Правительства вводить систему притеснения, походившую более на налог, взимаемый с народов твердой земли, нежели на враждебную меру против Англии. Между тем декреты Берлинские и Миланские были в полной силе: первый издан 12 Ноября 1806 года; второй через несколько месяцев по заключении Тильзитского договора. Россия ничем не обязывалась в отношении сих двух декретов, и Франция не имела права требовать от России принятия их, а разве только могла просить о том Государя, как не об естественном следствии Тильзитского договора, где не было об них упомянуто, но угождении, жертве, которую Россия могла принять или отвергнуть, судя по своим выгодам. С этой точки зрения смотрел Наполеон до Ноября 1810 года. Он не приносил никаких жалоб на допущение в Русские гавани нейтральных судов, которые до того времени входили в них на основании тех же правил, против коих вздумал потом Наполеон протестовать.
Утверждая, что в России недовольно строго соблюдают запретительные меры и будто под Американским Флагом привозят к нам Английские товары, Наполеон сделал Государю два предложения: 1) ввести в России Трианонский тариф, на основании которого во всех подвластных Наполеону землях Английские товары были сжигаемы; 2) принять за правило конфисковать все без исключения корабли с колониальными товарами, под каким бы флагом они ни были, потому что, по его мнению, они непременно или принадлежали Англии, или на своем пути заходили в ее гавани. Государь отвергнул и первое и второе предложение, которое было равносильно совершенному прекращению торговых сношений с нейтральными Государствами, особенно с Америкой. Одни Американцы не были в разрыве с Англичанами, свободно плавали по морям, приходили в Россию, и через них только можно было получать колониальные товары. Государь отвечал Наполеону, что, находясь в войне с Англией, наносит ей возможный вред, следовательно, соблюдает союз и постановленные в нем начала, но не может беспрестанно принимать новых мер; что в России конфискуют все без исключения Английские товары и в этом отношении поступают строже, нежели во Франции.
