По мере приближения к Смоленску надежды Главнокомандующего на соединение со 2-й армией все более осуществлялись. Едва выступил он из Поречья, как нарочный привез ему письмо от Князя Багратиона, извещавшего, что для 2-й армии путь в Смоленск открыт. «Ваше отношение, – отвечал ему Барклай-де-Толли, – так меня порадовало, что я не могу вам этого изъяснить; с благополучным соединением для блага Отечества искренно вас и себя поздравляю». Барклай-де-Толли просил Князя Багратиона опередить 2-ю армию и приехать в Смоленск, для соглашения о будущих действиях. Спустя день получено другое радостное известие: Платов вступил в сообщение с 1-й армией и находился на дороге из Рудни в Смоленск. Атаману приказано войти немедленно в сношение с авангардами Графа Палена и Шевича, и сверх того: 1) сильным отрядом прикрыть левый фланг армии и, находясь в связи с высланным из Смоленска в Красной отрядом Генерал-Майора Оленина, наблюдать и прикрывать дорогу из Любавичей и Рудни к Дубровне, из Рудни прямо в Смоленск и далее к Холму; 2) в Холме учредить сильный аванпост и находиться там самому Атаману с резервами и 3), на что преимущественно указывали Платову, отрядить 4 казачьих полка, с отличным начальником, на дорогу из Поречья к Духовщине, по которой пошли все тяжести. Этому отряду велено посылать разъезды сколько можно далее к Велижу, истреблять неприятельские партии, брать пленных и стараться узнавать от них: кто именно идет на нас и в каком числе?
[111] Казачий отряд, посланный к Духовщине, был усилен Казанским драгунским полком и поручен Генерал-Адъютанту Барону Винценгероде, который, при проезде Императора через Смоленск, оставлен был там Его Величеством для командования резервными батальонами и эскадронами. Барону Винценгероде велено тревожить денно и нощно левый фланг неприятелей, «чтобы они не могли далее распространяться в нашу землю». С сего времени отряд Винценгероде находился постоянно на правом крыле армии и до конца войны действовал отдельно.
Еще прежде прибытия армии к Смоленску Дворяне Смоленские неоднократно просили не скрывать от них настоящего положения дел, дабы вследствие того могли они вооружиться, действовать совокупно с армией или вести партизанскую войну. Сначала Главнокомандующий уверял их в безопасности, но на другой день после вступления своего в Смоленск пригласил к вооружению дворянство, граждан и поселян. Он писал Гражданскому Губернатору: «Да присоединятся сии верные сыны России к войскам нашим для защиты своей собственности. Именем Отечества просите обывателей всех близких к неприятелю мест вооруженной рукой нападать на уединенные части неприятельских войск, где их увидят. К сему же я пригласил особым отзывом Россиян, обитающих в местах, Французами занятых, дабы ни один неприятельский ратник не скрылся от мщения нашего за причиненный Вере и Отечеству обиды, и когда армия их поражена будет нашими войсками, тогда бы бегущих неприятелей повсюду встречали погибель и смерть из рук обывательских. Восставшие для защиты Отечества граждане вспомогать будут усилиям братьев и соотечественников своих, которые на поле брани за них жертвуют жизнью. Нашествие вероломных Французов отражено будет Россиянами, равно как предки их в древние времена восторжествовали над самим Мамаем, смирили гордость завоевателей и за вероломство наказали и истребили коварных соседов. Смоляне всегда были храбры и тверды в Вере. Я надеюсь на их усердие»
[112].
В таком же смысле писано Платову: «Как мы теперь находимся в местах отечественной России, то должно внушить обывателям, чтобы они старались хватать патрули и шатающихся по разным дорогам, где можно, чтобы их истребляли, и также ловили мародеров. Внушите жителям, что теперь дело идет об Отечестве, о Божьем Законе, о собственном имении, о спасении жен и детей»
[113].
Следственно, с прибытием 1-й армии в Смоленск война должна была создаться войной народной. Вместе с тем хотели положить конец отступлений и начать борьбу с неприятелем. Недоставало только Князя Багратиона. Июля 17-го, в тот день, когда 1-я армия подходила к Поречью, Князь Багратион был в Мстиславле, откуда думал он взять первоначально направление на Горы и потом прямейшим путем идти на Витебск, ибо ему не было еще известно об отступлении 1-й армии от Витебска. Узнав о движении ее к Поречью, он отменил марш на Горы и обратился прямой дорогой на Смоленск, через Хиславичи и Щелканово. Из Мстиславля он доносил Императору: «Я наконец достиг того пункта, на котором не имею неприятелей в тылу и во флангах армии, здесь я к ним грудью»
[114]. Так открыл себе путь Князь Багратион на соединение с 1-й армией. В пятинедельном борении с двумя Французскими армиями, превосходившими его числом, из коих одна преследовала его, в то время как другая перерезывала ему дорогу, успел он достигнуть своей цели – свободного сообщения с Барклаем-де-Толли, и ускользнул от сил неприятельских, долженствовавших поставить его между двумя огнями и отбросить от главного театра войны. Быстрота маршей и непоколебимая твердость, с которой стремился он к цели, единожды им предположенной, ставят его отступление наряду с самыми блистательными военными действиями. Он шел иногда верст по 40 и более, имел беспрестанно позади и впереди себя сильного неприятеля, вез больных, пленных и обозы, отчего армия была иногда растянута на протяжение 50 верст. «Одно непомерное желание людей драться поддерживало их силы», – говорит Князь Багратион в донесении Государю. «Удостойте принять удостоверение, что быстроте маршей 2-й армии, во все время делаемых по самым песчаным дорогам и болотистым местам, с теми тягостями, которые на себе ныне люди имеют, удивился бы и Великий Суворов»
[115].
21 Июля Князь Багратион, опередив армию, приехал в Смоленск. Он тотчас отправился к Барклаю-де-Толли, который, увидя из окна коляску его, надел шарф, взял шляпу, пошел к нему навстречу до передней комнаты и сказал, что, узнав о его приезде, сам только что имел намерение быть у него. От сего свидания зависело весьма многое. Во время отступления случались недоразумения между обоими Главнокомандующими касательно взаимных действий их. Иначе и быть не могло. По великому пространству, разделявшему армии, один не мог в точности знать препятствий, какие должен был преодолевать другой. Барклай-де-Толли винил Князя Багратиона, почему не пробивается он для соединения с 1-й армией, а Князь Багратион досадовал на своего товарища, зачем он не атакует Французов и тем лишает его средств идти к Двине. По мнению Князя Багратиона, 1-я армия наступлением своим на Наполеона принудила бы его притянуть к себе Даву и тем очистила путь для 2-й армии. Барклай-де-Толли оправдывался невозможностью действовать наступательно, в чем Князь Багратион сначала не был убежден, ибо не знал о силах неприятельских, находившихся против 1-й армии. При свидании Главнокомандующих все объяснилось: недоразумения кончились. Несравненно важнее было решение вопроса: кому принять верховное начальство над обеими армиями, на что предварительно не было дано повеления. Князь Багратион был старше Барклая-де-Толли в чине, но Барклаю-де-Толли, как облеченному особенной доверенностью Монарха, не были сокрыты мысли Его Величества насчет войны и, как Военному Министру, более известны состояние и расположение резервов, запасов и всего, что было уже сделано и приготовлялось еще для обороны Государства. Князь Багратион подчинил себя Барклаю-де-Толли, который в прежних войнах бывал часто под его начальством.
