Мужичок раскинул руками.
— Кто знает? Кто знает? Поймите меня правильно, я же не следователь. Но всякое может быть… Вам нелегко сейчас, наверное. Мне очень жаль. Очень жаль.
Как распрощался с разговорчивым соседом, Герман не помнил. Он многое узнал, даже слишком. На мгновение проскользнула сумасшедшая мысль, что если даже это он каким-то мистическим образом убил Константина, то и к лучшему. Стоило Герману представить, как статный и властный благодетель кувыркается в постели с Мариной, тут же возникало желание взяться снова за холодную рукоять кинжала и бить, бить. Проснувшееся хладнокровие, которое Герман никогда раньше не испытывал, поразило его. Эти циничные нотки, ростки жестокости, найденные в самом себе, пугали его чуть ли не больше, чем само происшествие. В душе словно что-то защелкнулось, перекрыло кислород ко всему, что касалось Марины. Тревога и волнение испарились. Где она? Что с ней? Все это отодвинулось на второй план. Герман не хотел знать, уже ничего не хотел о ней знать. И в ту самую минуту, как он это понял, в кармане завибрировал сотовый.
— Кто говорит? Где? В психдиспансере?
Маленький телефон выплевывал непонятные, разрозненные звуки. Мозг Германа с трудом складывал из них, как из пластмассовых кубиков, слоги, а слоги в слова.
— Кто? Марина? Да… муж…
«Да… муж…» — прозвучало фальшиво, неуверенно. «Муж… — думал Герман, — какой я муж?» Захотелось отмахнуться, стряхнуть с себя, как налипшую грязь, забыть, как недоразумение, это странное и чуждое слово «муж».
Марина в психдиспансере. Это единственное место, куда Герман не догадался позвонить.
10 глава
Письмо с того света
Пустая квартира встретила его молчанием. Что-то изменилось… Умерло что-то, ушло безвозвратно. Словно жизнь перешагнула порог дома и забыла дорогу назад — затерялась в шумихе чужих голосов и проблем. Тот же стол, та же лампа одиноко склонила свою головку над заброшенными бумагами. Но уже никогда, скорее всего, никогда не нагреется теплом Марининого тела кровать, ставшая необъятной. Ее правильная прямоугольная форма, одетая в бежевое итальянское покрывало, бессовестно намекала Герману, что он брошен, покинут, извергнут жизнью на обочину судьбы.
Герман привычным движением протянул плащ, но тот рухнул на пол. Несколько секунд Герман пытался нащупать крючок, который словно бегал от него по стене. Рука забыла, где выключатель, а проемы дверей сопротивлялись, будто не хотели впускать в себя чужака — недавнего хозяина. Стены извергали из себя непрошеного гостя. «Нет для тебя здесь места!» — твердили они. Да и сам Герман с радостью бы спрятался от самого себя.
«Странно, — думал он, — какая тишина… и не разрывается телефон, не звонят многочисленные родственники…» Но это и к лучшему. Он не чувствовал в себе никаких сил объяснять ситуацию, кого-то успокаивать. Да и бог с этим Константином — они не были близки, так что и расспросы наверняка будут краткими. Но вот говорить о Марине… Лучше отключить телефон. Словно кто-то опечатал, повесил ангарный замок, закрыл, заколотил досками громадный участок души, в котором еще теплилась любовь и воспоминания — все, что связано с женой.
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.
Ахматовские строчки одна за другой всплывали в памяти. Герман никогда раньше не испытывал особенного трепета перед поэзией. Все эти рифмованные строфы мало задевали его. Но теперь он, кажется, начал понимать всю боль таких простых слов. Удивительно, ведь он никогда не заучивал стихи, а из школьной программы уже с трудом мог вспомнить некогда зазубренное до оскомины «Бородино». Так откуда же?
Но ему, как и в этих строчках, очень хотелось убить память. И Герман ощущал почти физически, как каменеет душа, как запирается в дальнем ее углу прошлое, теплое. Он убивал в себе привязанность к Марине, он вычеркивал ее из жизни. И даже думать не желал над тем, как она оказалась в одной постели с собственным дядей. Как она — мягкая, открытая девушка — могла так лгать? Нет! Больше ни одной мысли о ней, ни одного воспоминания, ни одного слова!
Слоняясь туда-сюда по квартире, Герман не знал, куда себя деть. Собраться с мыслями не удавалось. Надо бы приготовить что-нибудь съестного, но аппетита совсем нет. От телевизора тошно. Сесть за работу… Но кому это теперь нужно? Его отстранили, словно опасного преступника. Словно вмиг, за один день, превратился он из уважаемого всеми преподавателя в монстра. Ни студентам, ни университету, которому он отдал столько лет своей жизни, Темный Герман Петрович не нужен — выбросили, избавились, как от прокаженного.
Герман и сам не знал, для чего, но решил все-таки проверить почту. Со всеми этими событиями он уже и позабыл, когда в последний раз подходил к ноутбуку. Пальцы сами на автомате набили пароль, и на экране вывалилась целая лента непрочитанных писем.
Быстро кликая мышкой напротив разноперых сообщений с зазывными темами об эффективных методах похудения, волшебных ягодах Годжи и сверхприбыльном заработке в Интернете, Герман наткнулся на знакомого отправителя. Ладошки похолодели, испарина покрыла лоб. Минуту Герман смотрел на имя — «Олег Мартынов», не шевелясь, не моргая. Несколько раз Герман прочитал по слогам в столбике «От кого» пугающее имя. Ошибки быть не могло. Действительно в папке «Входящие» висело непрочитанное письмо от Олега. Потом, когда первое потрясение немного поутихло, Герман додумался посмотреть на дату отправления — как раз день рокового события. Видимо, Олег написал, а потом решил свести счеты с жизнью. А Герман так был занят своими семейными неурядицами, что обнаружил послание только сейчас…
Что же там может быть? Вдруг мольба о помощи? Невыносимая тоска одолела Германа — чувство вины, неисправимой и неизгладимой ошибки навалилось, словно аркан накинули на шею. Одно пропущенное сообщение — и смерть. Может быть, прочитай Герман это письмо вовремя, не случилось бы то, что случилось? Одно пропущенное сообщение — и никогда уже не замолить этот грех.
Онемевшие пальцы не решались нажать на кнопку. Курсор мышки застыл на одной строчке и завис немой угрозой. Наконец в комнате раздался щелчок, и на экране раскрылось письмо.
Две короткие строчки, наспех набранные, но ничего более непонятного Герман в своей жизни не читал.
Он соскочил со стула, заходил по комнате кругами, просто машинально. Надо было что-то делать, и он ходил. Мыслей в голове, что пчелиный рой — ничего не разберешь, одно сплошное жужжание. Что означают эти слова? О чем пытался сказать Олег? Герман сжал голову руками, застыл на месте, и ему даже показалось, что из груди вырвался сдавленный стон.
Он подскочил к столу и начал истерически перебирать бумаги. Глаза усиленно вглядывались в цифры. Герман пересчитывал, въедливо перечитывал строчки. Снова ринулся к ноутбуку, проверил отправленные письма. Вот — последнее, адресованное Олегу. Просто финансовая отчетность несуществующего предприятия, бюджет на следующий год — обычные исходные данные для проекта. Герман постоянно снабжал своих студентов подобными материалами. В наше время не у каждого ученика получается пробиться в реальную компанию. Никто особо не жалует стажеров без опыта, без навыков. А тем более делиться финансовой отчетностью и планами точно никакая организация не будет. Герман это прекрасно понимал. И что же теперь? Из-за того, что нет у способного студента полезных связей, ему диплома не видать? Вот и придумывал Герман по ночам практические задания: несуществующие предприятия с исходной отчетностью. А дипломник уже должен проанализировать финансовое состояние, сделать выводы и разработать свои предложения по улучшению, оптимизации. В общем, развить на конкретном примере тему своей работы.
