Конечно, любая комиссия требует оригинальную отчетность с подписями, печатями. И это решаемо. В конце концов, можно найти какую-нибудь ООО-шку, которая поставит свой штампик под придуманными цифрами — не в налоговую ведь. А бывало и так, что отчетность давали, а вот планы уже приходилось сочинять самим. Тоже не беда.
Так и в случае с Олегом — Герман последним письмом отправил ему пример бюджета предприятия на следующий год. Просто цифры. Ничего не говорящие и такие бессмысленные теперь, когда нет уже того, кому они предназначались.
И письмо от Олега, словно насмешка — загадка без ответа.
Он вспомнил слова убитой горем матери: «стервятники… компьютер изъяли…» Кто изъял? И что же было в этом компьютере — компьютере обычного студента?
Невысказанные, не оформившиеся, словно призраки, подкрадывающиеся со спины, начали мелькать тени подозрений. И эти обвинения, брошенные в его адрес у свежей могилы… Неужели он действительно в чем-то виноват? Давно точащее его темное чувство, прикормленное ночными кошмарами и шепотом, снова пробудилось и завертелось внутри. Страх перед чем-то неизбежным, груз обреченности накрыли Германа. Неужели то, от чего он пытался спрятаться, откреститься, настигло его? Сколько он писал статей под диктовку, а утром, закрывая глаза на бьющуюся тревогу в груди, говорил себе, что все нормально, что это обычный рабочий процесс… Темные, чужие слова выстраивались в предложения, чужие цифры всплывали в голове и тут же появлялись в текстовом редакторе. Герман уже и не помнил, когда он работал сам при дневном свете, без наваждения. Недобрым веяло от его ночных откровений. Неужели настигла кара? За что? Герман смотрел на цифры, отправленные Олегу, и не мог уже вспомнить, как они родились — под диктовку ли?
Не мог Герман понять, не мог придать своим подозрениям форму, плоть… да и как обозначить то, что на грани безумия видно ему лишь одному? И возможно ли, чтобы эта болезнь (а как еще назвать подобное состояние, он не знал) задела, увлекла в свои темные сети ни в чем не повинного парня? И сколько еще будет жертв?
Двумя короткими строчками насмехался экран монитора. Двумя короткими предложениями…
11 глава
На обочине судьбы
Солнечный мартовский день, новенький, чистенький, сверкал озорными бликами на стеклянных окнах. Потихоньку природа просыпалась, земля прогревалась, и непогода сдавала позиции наступающему теплу. Но как ни парадоксально, в этом торжестве жизни Германа по пятам преследовала смерть.
Настал день опознания трупа. У дверей медицинской академии, которая приютила один-единственный на весь миллионный город криминальный, как говорят в народе, морг, его уже поджидал знакомый опер.
Кравцов втягивал в себя остатки сигареты, когда Герман подошел и с отстраненным видом протянул руку.
— Добрый день! — проговорил опер, кинул окурок под ноги и ответил на рукопожатие. Ладонь у него была широкая, крепкая и царапалась, как наждачка. Сказывается нелюбовь к перчаткам. Да с такой работкой не до нежностей к себе. И холод-то порой незаметен, когда мчишься на очередной вызов среди ночи. — Пойдемте, я вас провожу, а то тут и заблудиться немудрено. Судмедэксперты ютятся под боком у будущих врачей, так сказать, временно. Но ничего нет более постоянного, чем временное, да?
И опер хмыкнул сам себе, не смотря даже в сторону собеседника. Герману совсем не хотелось вникать ни в шутки, ни в проблемы судебных экспертов. Он бы с удовольствием свернул отсюда в сторону прекрасного вида на город, который открывался с холма как раз у здания медицинской академии.
Герман слышал, что судебно-медицинский морг бывает переполненным, но столкнуться с этой проблемой лицом к лицу не ожидал. В узком темном коридоре, видимо, за неимением места в отведенном помещении, одиноко стоял анатомический стол. На холодной металлической поверхности лежал, скрутившись калачиком, дед. Руки его прижимались к груди. Длинная, спутанная в один большой колтун, борода прятала ладони. Казалось, дед крепко спит на металлическом казенном ложе. И с этим детским, умиротворенным видом абсолютно диссонировали нагие, покрытые черными пятнами, тощие ноги, словно чьи-то шаловливые руки поиграли в «Фотошопе» и слепили снимок из двух совершенно разных кадров. Когда-то он ходил, дышал, о чем-то мечтал — был человеком, а теперь, словно тухлая туша на разделочном столе мясника… Горло перехватило от удушающего, концентрированного смрада разлагающейся плоти, запаха мочи и пота — в криминальный морг свозили не только жертв разборок и убийств, но и откинувшихся бомжей и бродяг.
«Вот где заканчивается жизнь, — думал Герман, — обочина судьбы… никому не нужные, брошенные еще при жизни». И словно собственное будущее подкатилось к нему на металлических ножках с колесиками и обдало до боли знакомым холодом.
— Да… здесь не каждый выдерживает, — решил приободрить визитера Кравцов. Уж больно бледен показался ему Герман, — местечко не для слабонервных, так сказать. — Ничего, вот сюда, заходите.
Германа подвели к столу-каталке, на котором под белой, в грязных коричнево-черных пятнах простыней возвышался бугорок. Рядом с телом гостей ожидал немолодой мужчина в белом халате. Он молча кивнул Кравцову и посмотрел на Германа.
— Готовы? Как вы себя чувствуете? — спросил он и взялся за край простыни.
— Да, — ответил Герман. Во рту пересохло, голова казалась набитой ватой, но заострять внимание на своем состоянии ему не хотелось. Наоборот, надо бы поскорее разобраться с этой процедурой и уйти как можно дальше и, желательно, навсегда от этого места.
Человек в белом халате потянул за край простыни. Та легко соскользнула с бугорка, обнажив комок искромсанного мяса с запекшейся кровью вместо лица.
К горлу подкатило, Герман едва сдержал физиологический порыв извергнуть из себя недавно съеденный завтрак. Минуту он смотрел на изуродованное тело, в котором совершенно не узнавался волевой и статный Константин.
Герман заметил зияющую, с почерневшей кромкой, словно копотью затянутую, дыру вместо глаза, колотые раны. И тут же перед внутренним взором снова всплыла во всех подробностях сцена ночного побоища. Герман сжал ладони в кулак, будто снова холодная рукоять кинжала плотно втиснулась в его руку. Вспомнил, как со всей силы бил острием призрачное чудовище по глазницам, груди и всему что ни попадя.
Кравцов молча, но не без интереса наблюдал за изменившимся выражением лица визитера, подметил и то, как тот сжался, словно защищаясь от кого-то.
Ноги подкосились, Герман пошатнулся, но Кравцов вовремя подхватил его под мышки.
— Может, воды? Вам плохо?
— Нет-нет, все в порядке, — забормотал Герман, но капельки пота предательски потекли по вискам. — Пр-росто я не думал, что тут такое…
— Да… Зрелище еще то, но что поделать? — сухо ответил Кравцов. — Так вы узнаете?
Герман еще молча посмотрел на тело. Взгляд скользнул к рукам и застыл на мутно-желтых ногтях.
— Да, узнаю, — тихо проговорил Герман, — это он… Константин.
