Все было, как и тогда, в первый раз. Лжеслепец свистнул в два пальца, и сразу подкатила та самая рухлядь на колесах, с фанерками вместо выбитых боковых окон. За прошедшие два года этот катафалк еще более обветшал, одна дверца совсем перекосилась, багажник вообще отвалился, и вместо него было приделано нечто наподобие кузова.
И водитель был прежний, все тот же горбун, но теперь, надеясь, что нынче все пройдет, как задумано, он, Васильцев, уже смотрел на этот горб по-другому. Нынче вполне могла произойти смена монархов, и можно было догадаться, кто их сменит, так что в этом горбе он видел что-то даже по-королевски величественное.
Снова, как и тогда, лжеслепец сел в машину на приставное сиденье, снова завязал Юрию и Кате глаза.
На этот раз машина колесила по Москве еще дольше, чем тогда, но он, Юрий, знал, что конечная точка маршрута будет та же самая.
Наконец остановились. Повязки с них сняли, хотя могли бы и не снимать — вокруг все равно была непроглядная тьма. Юрий и Катя на ощупь выбрались из машины, и кто-то — кажется, горбун — сразу начал их обыскивать. Достав авторучку у Юрия из внутреннего кармана, спросил:
— Пясатель?
— Журналист, — зачем-то соврал Васильцев.
— Хорош врать! — был ответ. — А то мы не знаем, кто ты есть, Васильцев, на самом деле! Что-то я, кстати, камешков на вас двоих не обнаруживаю.
— Не тебе предназначены — вот потому и не обнаруживаешь, — буркнул Юрий.
— Как знать, как знать, кому предназначены, — отозвался горбун. Из этого можно было сделать вывод, что они с Катей не ошиблись — кое-кто тут явно ожидает скорого государственного переворота. — И все же — камни-то где?
— Когда будет надо, появятся, уж будь уверен.
— Ну смотри, Васильцев, смотри. Если соврал — знаешь небось, что с вами будет?
— Знаю, — кивнул Юрий и положил авторучку на место.
…И тут вспыхнул свет, настолько ослепительный, что Васильцев на какое-то время потерял зрение. Да, электричества здесь не жалели — вероятно, втихаря подключились к сети метрополитена.
Наконец, несколько притерпевшись к этому свету, Юрий огляделся и увидел, что с прошлого раза здесь все переменилось — видимо, в соответствии со вкусами новых владык. Посреди огромной залы находился большущий бассейн, и в нем плескались в чем мать родила какие-то наяды весьма неприглядного вида.
Двойной трон монархов, Луки и Фомы, короля нищих и императора помоек, располагался по другую от Юрия сторону бассейна, только одеты монархи на сей раз были в римские тоги, и на головах у них сидели лавровые венки. Рядом стояла челядь, видимо, из числа самых приближенных, тоже одетая в тоги. Все это выглядело по-римски величественно. Однако, приглядевшись, Юрий отметил, что вода в бассейне грязно-желтоватая — ее, наверно, спустили из труб центрального отопления; что наяды престарелые и вислогрудые; что тоги приближенных сотворены из асбеста, которым утепляют те же трубы; в общем, вся эта роскошь была весьма второсортная. И только сами монархи были одеты в настоящие шелка — не иначе как их подданным удалось спереть для этого шторы из какого-то дорогого ресторана.
Император, глядя на Васильцева из-под тоги глазом, расположенным на животе, произнес:
— Nous vous accueillons à nouveau dans leurs possessions
[23].
Юрий вспомнил, что здешним монархам полагалось говорить на языках всех народов, имеющих помойки и нищих, то есть, стало быть, на всех существующих и когда-либо существовавших языках. Правда, во французском император был явно слабоват, но — noblesse oblige
[24].
— Курмалы обала́, — добавил горбатый король то ли на этрусском, то ли на шумерском, то ли вообще на какой-то придуманной ими тарабарщине.
— Ну а капустка где? — спросил император.
Юрий показал авоську. Она пошла по рукам, пока не достигла трона.
— С Центрального рынка? — строго спросил король.
— С Центрального. Полтора кила.
— Что ж, хорошо, хорошо…
Монархи стали поочередно засовывать руки в банку с капустой и с наслаждением чавкать. Челядь с завистью взирала на них.
Наконец они слегка насытились. Император поставил банку уже только с половиной «полутора кил» между собой и королем и сказал по-русски:
— Да, капустка хороша, это ты, Васильцев, молодец. Ну а теперь к делу! Не буду спрашивать, что вас привело сюда, потому как сами знаем. Однако я не вижу неких вещиц, кои вы должны были сюда принести для обмена на интересующий вас товар.
— А где товар? — в свою очередь спросил Юрий.
— Что ж, это разговор делового человека, — согласился император.
— Шеш анабеш, — подтвердил король.
Дальше они стали о чем-то торговаться с Катей на английском. Юрий слабовато знал этот язык, да и мысли его были сейчас заняты другим.
Бассейн, отделявший его от монархов, был очень широк; попадет ли он из этой авторучки с такого расстояния? Катя не промахнется, в этом Юрий был уверен; а вот он?..
Обязан попасть! Иначе…
О том, что будет «иначе», не хотелось даже и думать.
— Але це виходить за всякі рамки, — вдруг взвизгнул император. — Ми так не домовлялися!
[25]
— However, this is our pre-condition
[26], — твердо парировала Катя, и они снова перешли на английский.
Первой должна была выстрелить Катя, а Юрий — сразу же вслед за ней, но она почему-то медлила, видимо, еще не достигла с монархами каких-то договоренностей.
Сзади кто-то тронул его за плечо и тихо произнес:
— Рад вас приветствовать, Васильцев.
Юрий обернулся и увидел своего старого знакомца, командира здешней гвардии, карлика со странным именем Вонмиглас. Позади выстроилась вся его гвардия.
На сей раз обмундирование у них было римское — мечи-гладиусы в ножнах, кожаные доспехи, деревянные щиты с медными набалдашниками. Все они, по какой-то странной здешней традиции, тоже были карликами и в обязательном порядке евнухами, как и сам Вонмиглас.
Но Юрий знал, что, кроме того, этот самый Вонмиглас, только под другим именем, служит еще и в НКВД, и даже до немалых чинов уже дослужился. Карликом, предположим, он был от рождения; а вот был ли он прежде кастратом или же мужественно пошел на эту операцию по долгу службы, оставалось только гадать.
