Удивительный рассказ. Михаил Васильевич хотел рассказать о концерте, ведь и спрашивали его о нём, а не о бывшей церкви, а он всё-то о ней да о ней.
После, узнав о горе-злосчастии знаменитой землячки, односельчане качали головами: мол, может, и не надо-то было в сломанной церкви петь…
На концерт собралось народу — битком. Деревня Даниловка тогда была большая. Даниловка сама собой, а у неё ещё концы — Вятка, Быковка. Через овраг — Карлыган, Усовка, Горевка, Умёт, Яик, Бутырока, Заовраг…
Собралась, съехалась из сёл, деревень и ближних городов вся родня нашей героини. Русланова очень сокрушалась, что совсем немного не дожил до её концерта дед Митя, о котором она вспоминала так: «…лупил нас по каждому поводу». Это ему она когда-то подпалила бороду. Хотя, строгий ревнитель Древлеправославной поморской церкви, он вряд ли бы пошёл в собрание нечестивых. Когда однажды домашние слушали по радио концерт Руслановой — развесёлые, задорные песни, — он тоже было прислушался, но вскоре сердито топнул ногой: «Выключите! Эка в ней бесовские косточки играют…»
В Саратове радиовещание началось в 1926 году. Так что голос Руслановой, её песни, в том числе и саратовские напевы, вернулись на родину намного раньше самой певицы.
Говорят, вышла она на сцену, поклонилась родным своим и сельчанам и сказала:
— Я у вас в гостях, а вы — хозяева!
Пела она в тот вечер долго. Сколько просили, столько и пела. А голос у неё был такой, что и за три часа не изнашивался…
За все годы отпела.
На родине Русланову любят и чтут. Поют её песни. Проводят праздники и фестивали. Приучают к народному пению детей и молодёжь.
Глава тридцать вторая
ПОСЛЕДНИЕ КОНЦЕРТЫ
«Русланиха! Дай я тебя обниму…»
Концертировала Русланова до последней возможности. И сама себе удивлялась: вот, мол, постарела уже, тело одряхлело, ноги плохо держат — прогрессировал диабет, — а голос не пропадает.
Голос-то тоже слабел с годами. Но она по-прежнему выступала, давала даже сольные концерты, и довольно успешно. Любила ездить с концертными бригадами, с молодёжью. Видела, как они, юные и голосистые, обходят её. Но не завидовала, не злилась, не кляла судьбу. Ведь Бог отмерил долгую жизнь на сцене.
Ей было уже за шестьдесят, когда она выступала в любимом своём краю — на Ростовской земле. Сохранились газетные публикации о её концерте на заводе «Ростсельмаш».
Выступала она в огромном, полукилометровом цеху. Руководство завода пошло на остановку производственного цикла — на полчаса, но народ — рабочие, инженеры, служащие — не отпускали любимую певицу больше часа.
— Пой, Андреевна, не сомневайся, мы всё отработаем! — кричали ей машиностроители. — Завтра можешь проверить!
— А вот и проверю! — кричала она им в ответ и пела дальше.
На следующее утро Русланова из гостиницы позвонила в редакцию местной газеты, и журналист, писавший репортаж с концерта, сказал, что дневной план вчера был выполнен на 123 процента.
— Ай, сильна русская песня! — засмеялась она.
Во время концерта в станице, где собралось около тысячи слушателей, к Руслановой из толпы пробилась пожилая казачка, подождала, когда певица допоёт очередную песню, степенно поднялась на сцену и сказала:
— Русланиха! Дай я тебя обниму, родная ты наша, душа-певица! Мне все наши станичные наказали обнять тебя и сказать эти слова. Живи долго! Пой — как всегда пела! — И расцеловала артистку.
В 1963 году студия Центрального телевидения записала и показала зрителям СССР серию передач, в которых Русланова отвечала на письма своих слушателей и зрителей. И пела. Это были удивительные монологи, часть которых вошла и в книгу, которую вы, дорогой читатель, сейчас с Божьей помощью дочитываете. Как отметили музыкальные критики и журналисты, передачи с Руслановой, говорящей и поющей, стали удивительным культурным явлением.
Телевизионный проект вызвал шквал восторженных писем. Со всего Советского Союза шли на Центральное телевидение письма и телеграммы. Вначале их возили Руслановой каждый день, потом через день, потом по мешку раз в неделю, и в конце концов договорились, что будут доставлять один-два раза в месяц. Привозили сразу по нескольку мешков.
«Дорогая и любимая наша Лидия Андреевна!
Когда Вы поёте, то чувствуется, как Вы влюблены в наших людей, в нашу Родину, иначе Вы бы не смогли так петь. Кроме таланта, нужна ещё и большая любовь, и у Вас есть и то, и другое.
Очень печально, когда в эфир пускают теперешних шептунов. Как их ни рекламируй, а народ их не воспринимает и их песни никого не волнуют. Очень сожалею о том, что я Вас ни одного раза не видел, а как хочется на Вас посмотреть хотя бы издали. Ведь Вы с детства для меня самый близкий и любимый человек».
В 1970 году Руслановой неожиданно предложили сняться в фильме «Я — Шаповалов». По замыслу режиссёра фильм рассказывал о войне, в нём есть эпизод, очень важный — в лесу солдатам, остановившимся на привал, поёт Русланова. Песня Руслановой — как неотъемлемый элемент войны. Войны и Победы. Деталь, которую не выдумаешь.
Она вначале отказалась: «Если бы это было тридцать лет назад…» Её убедили: никто, мол, кроме вас, этот эпизод и роль поющей Руслановой сыграть так убедительно и ярко не сможет. Она согласилась. Ей и самой вдруг захотелось ещё раз побывать там, где когда-то была счастлива.
И вот приехали на место съёмок. Лес. Поляна. Солдаты. Танк, на корме которого предстояло петь. Фронтовая сцена. Ей не привыкать. Посмотрела на лица солдатиков — молоденькие, красивые, румяные. Как в 1943-м перед боем.
Упросила оператора не снимать её лицо крупным планом — если бы 30 лет назад…
— Да что вы, Лидия Андреевна, вы выглядите очень хорошо, — пытались уговорить её.
Но она была непреклонна:
— Нет-нет, лица не снимайте. Ушли мои годы, когда лицо можно было показывать. Снимайте в отдалении.
Солдаты, которые слушали и любили уже другие песни, ликовали от восхищения. Они знали, что этот голос и эти песни помогали на фронте их отцам и дедам.
Это был ещё один фронтовой концерт «гвардии певицы».
После съёмок она говорила:
— Ох, как живо всё вспомнилось! Окопы, землянки, лесные поляны, госпитали… Где только не приходилось петь!
Годы уходили. На фоне развивающегося диабета стало болеть сердце. Врачи настаивали на госпитализации. Русланова ложилась в больницу. Но вскоре не выдерживала больничной обстановки — всё казённое угнетало её — и самовольно уходила домой.
А дома, в кругу семьи, в привычной обстановке, становилось вроде бы легче. И когда знакомые и друзья звонили ей и спрашивали, как здоровье, она шутила:
— Шевелюсь!
