Генерал Минюк буквально издевался над Абакумовым и его подчинёнными, излагая свою версию «признания». Он упорно, из допроса в допрос, утверждал, что Верховное главнокомандование неправильно руководит Советской армией. И это заключается в следующем: «В своё время Чингисхан поручил умным руководить войсками, распорядительным — обозом, а неповоротливым доверял только коров…» В Советском Союзе, далее рассуждал он, делается всё наоборот: войсками руководят те, кто должен гонять коров… Следователи хорошо понимали, кого имеет в виду генерал Минюк. На посту министра Вооружённых сил СССР оказалась бездарная в военном отношении личность — Булганин. Войсками этот талантливый партиец никогда не управлял. Во время войны служил членом Военного совета фронтов. Присматривал за командующими — Жуковым, Коневым, Говоровым.
Поскольку Абакумов уже сидел, обвинительные заключения утвердил заместитель министра госбезопасности СССР генерал-полковник Сергей Гоглидзе. Так как «трофейная» версия особых результатов не дала, упор был сделан на «наличие контрреволюционного заговора». Следователи сработали настолько плохо, что пришлось вытаскивать старые, затёртые и замызганные кровью ещё 1937–1938 годов лекала работников НКВД. Такие помощники Хозяину конечно же были не нужны, и он их постепенно отправлял в отставку.
Статья у всех обвиняемых была одна, стандартная 58–10.
Слушания проходили в закрытом режиме. Никакой информации и огласки. На скамье подсудимых генералы Василий Терентьев, Леонид Минюк, Александр Филатов, Владимир Крюков, Константин Телегин, Алексей Сиднев, Сергей Клёпов, Иван Варенников, адъютант маршала Жукова подполковник Сёмочкин, личный шофёр Жукова лейтенант Александр Бучин, другие. Генералов Василия Гордова, Григория Кулика и Филиппа Рыбальченко, которые проходили по параллельному делу и тоже содержались в Лефортовской тюрьме, к тому времени уже расстреляли.
Дело генерала Крюкова оказалось самым тяжёлым. Большинству его «подельников» влепили стандартную «десятку» и отправили кого в Вятлаг, кого на Волго-Донской канал. А ему отвесили по полной — «четвертак», 25 лет! За особые, так сказать, заслуги.
И следователи, и затем суд вменили в вину генералу Крюкову не только статью 58–10 УК РСФСР, но и Закон от 7 августа 1932 года.
Судьба словно пытала Русланову и её семью всеми страданиями, которыми страдал народ. Сиротство, которое оказалось не пережитым в детстве, вновь возвращалось, теперь уже к её дочери. Тюрьма, в которой томились тысячи безвинно осуждённых, теперь сдавила и её волю, отлучила от сцены. И вот — закон «О колосках», по которому сидели крестьяне, в основном женщины, матери, которые осмелились после жатвы набрать пучок колосков на колхозном поле, чтобы из новины испечь детям хлеба, придавил к лагерной проволоке её мужа. Генерала! Гвардейца, который вёл свой корпус от Москвы до Берлина! Человека, который знал поле как поле битвы, место, где окапывались его солдаты и где вели огонь его артиллеристы.
На родине в Даниловке говорили так: что в людях ведётся, то и нас не минует. Не миновало.
Обычно присвоение трофейного имущества квалифицировалось по статье 193–17 УК РСФСР. Но эта статья показалась следователям и суду слишком мягкой. И тогда вытащили закон «О колосках». По нему действия обвиняемого в хищении приравнивались к контрреволюционным преступлениям. Итак, к десяти годам по 58-й статье генералу Крюкову прибавили ещё пятнадцать — за «колоски». Власти крестьян всегда боялись, так что уголовные статьи, касающиеся непосредственно сельской среды обитания, были самыми жёсткими.
Пока шло следствие, из МГБ «на улицу» постоянно выметался мусор для общества: генерала Крюкова и певицу Русланову «взяли на барахлишке». Слухи эти тут же подхватывал ветер и разносил сперва по всей Москве, а потом и «до самых до окраин». Не исключено, что кое-кому и из артистической братии эта история пролилась бальзамом на душу. Зависть способна на многое. Она ослепляет людей, заражённых этой психической болезнью, толкает на чудовищные поступки.
В обвинительном заключении по делу генерала Крюкова недвусмысленно говорилось о том, что «он морально разложился, занимался хищением ценностей, находясь в Германии и Польше». Сам обвиняемый пояснил буквально следующее: «Разъезжая с Руслановой по городам Германии, мы скупали за бесценок дорогостоящие меха, отрезы и другие ценные вещи, так как у нас было много денег. Из Германии привезли 4 автомашины».
Ну и что? В барахлизме, конечно, слегка погрязли. Но не более других. Все тогда грешили этим. Да и грех ли это был? Если уж говорить о справедливости, то надо было вывезти из Германии всё подчистую! Как делали это фашисты у нас, оставляя выжженную землю и зачастую не оставляя в живых даже ограбленных до нитки и до последнего сухаря жителей. Жгли в домах последних свидетелей — женщин, детей, стариков.
Немецкая промышленность даже в годы войны продолжала выпуск товаров народного потребления гораздо более высокого качества, чем наши советские заводы и фабрики. Мужики, осилившие врага и добравшиеся до его обоза, кинулись расхватывать трофеи. И это надо понять. Кто позаботится о их жёнах и детях? Кто их накормит? А кто их обобрал? Кто оставил без крова и пищи? Кто пришёл на их родную землю с оружием в руках? Чьи факельщики жгли деревню за деревней на Смоленщине, на Брянщине, под Тулой и Калугой, в Белоруссии? Немцы! Разве не так? Вот и пусть заплатят хотя бы малую толику за тот разор и мародёрство, которое творили на захваченных территориях…
В обвинительном заключении также говорилось о том, что генерал Крюков, будучи командиром 2-го гвардейского кавалерийского корпуса, «сожительствовал с двумя медсёстрами… и наградил их» боевыми медалями, в чём полностью сознался.
Ну, хорошо хоть не сифилисом… Следователи могли придумать и такое.
Брать на себя роль адвоката своих героев, даже если их любишь, дело для автора крайне неблагодарное и двусмысленное. Но всё же по поводу этого «пункта» обвинения можно сказать: что ж, возможно, и сожительствовал, ему-то, полноценному мужику, когда он овдовел, было всего-то 43 года. Когда началась война — 44. И до встречи с Руслановой, можно предположить, у него были отношения с женщинами. Дело-то человеческое.
Хотя в деле нет фамилий тех медсестёр, на которых суду намекают следователи. А для подобного документа такие намёки — всё равно что пустой звук. И суд, если бы он был суд, такие аргументы обвинения, предъявленные столь непрофессионально, попросту отмёл бы как несущественные и как недоказанные, а значит, к рассматриваемому делу ровно никакого отношения не имеющие.
Позже некоторые «биографы» и публицисты, пишущие на военные темы, «развернули» этих медсестёр в бордель, якобы организованный для высшего офицерства, в том числе и для маршала Жукова. Ну как же без Жукова? Старый след подчинённых генерала Абакумова чувствовался в этом обвинительном заключении явно. След, который они, сами же, порядочно подзатоптали…
Не нашли. Не оправдал удачливый борец со шпионами надежд Хозяина. Тут, с маршалом Жуковым, с певицей Руслановой, надо было делать всё тоньше, интеллигентнее. Но ведь Лефортово не Большой театр и даже не Московская филармония…
