И вот, наблюдая за тем, как бомбят соседей, мы заметили следующее: во время захода очередной пары «костылей» на бомбежку из немецких окопов взлетали спаренные зеленые ракеты – в нашу сторону. Смекнули: это ж они обозначают свой передний край и указывают направление к нашим окопам. Заботились о том, чтобы не ударить по своим.
Бомбежка, тем более прицельная, – это уже куда серьезнее минометного обстрела. Задрожала, запрыгала земля, когда первая пара кинулась на нашу роту. Окопы стали осыпаться. Я крикнул Петру Марковичу:
– Быстро давай две зеленые ракеты! Стреляй одну за другой, быстро! Туда! В сторону немцев!
Петр Маркович сразу все сообразил и, не мешкая, выполнил то, что я ему приказал. В небо, почти одновременно, пошли две зеленые ракеты. Что теперь будет? Наблюдаем. Ждем. Хуже в любом случае не будет.
И вот зашла очередная эскадрилья, перед которой мы запустили свои ракеты. Начала быстро перестраиваться для атаки, делиться на пары. И первая, и вторая пары пронеслись над нами и разгрузились в лесу, позади минометной роты. Наши окопы затянуло сплошной пеленой пыли и гари. Казалось, солнце падает в тучах, мечется, как раненое… Другие пары сбросили бомбы на позиции второй роты. Несколько бомб разорвалось неподалеку от окопов моего взвода. При этом никакого вреда ни нам, ни нашим окопам не причинили. Остальные несколько пар спикировали на немецкие окопы и на наши, на меже, которые мы накануне бросили.
– Давай еще две ракеты!
И снова Петр Маркович послал две зеленые ракеты в сторону немцев.
Следующий заход «костыли» сделали в составе эскадрильи. Пикировали и на немецкие окопы, и на наши. Часть бомб упала на нейтральной полосе, на меже. «Костыли» заходили снова и снова, и бомбили и немецкие окопы, и наши. Крушили все подряд.
И вот стихло. Улетели. Мы выглянули из окопов. Над немецкими позициями стояла черная завеса. Вот когда можно было атаковать их. Жаль, что с нами в окопах в тот момент не оказалось полкового комсорга… Такой за одно пребывание под бомбежкой выпросил бы у штабных вписать его в реляционный список на орден.
Еще один заход «Юнкерсы» сделали над лесом и разгрузились там, в нашем тылу. Непонятно, какие цели они там атаковали. Видимо, с земли им сообщили об ошибке, что они ударили по своим, вот и залетели поглубже в нашу сторону, чтобы только своих не задеть. Наши окопы настолько переплелись и столько мы их на плацдарме понарыли, что сверху действительно ничего нельзя было понять, где свои, где чужие.
Больше над плацдармом немецкие самолеты не появлялись. Видимо, в их штабах из «удачной» бомбардировки наших позиций сделали правильные выводы.
Возможно, наши зеленые ракеты особой роли и не сыграли. Хотя Петр Маркович старался и потом долго вспоминал тот эпизод, гордился им. Мы нарыли на плацдарме столько окопов, создали столько линий обороны, что, скорее всего, немецкие летчики так и не разобрались, где свои, а где противник. Если бы нам, к примеру, дали приказ создать ложные позиции и дали бы нам на это два-три дня, то ничего подобного сделать за это время, пожалуй, мы не смогли бы. А тут, маневрируя под огнем противника, атакуя и отходя, мы нарыли столько ямок и ходов, что запутали всю схему поля боя. А Петр Маркович своими зелеными ракетами окончательно сбил немецких пилотов с толку. Так что не без пользы дела сходили мы и на межу. Спасибо и комсоргу полка…
14 или 15 апреля 1944 года ранним утром из балки, примыкавшей к лесу, где держал оборону взвод полковой разведки и расчет пулемета «Максим», небольшая группа немцев неожиданным броском вышла на правый фланг нашей роты. Создалась непосредственная угроза моему взводу. Балка тянулась к деревне, к двум ветрякам. Именно по ней несколько дней назад мы выбирались с межи.
Бой произошел неожиданно. Короткий, сумбурный. Уже после боя стали выяснять, каким образом у нас на фланге появились немцы. Как они туда просочились? Ведь балка простреливалась соседями и находилась в зоне их ответственности. Разные ходили разговоры. Но толком так никто и не узнал, что же на самом деле произошло. Начальство конечно же все детали выяснило. Но нам не сказали. Замяли. Скорее всего, как это часто случалось, кто-нибудь проспал. Но слухами земля полнится. Солдатское радио всегда передавало более или менее правдивую информацию. Саперы рассказывали, что дело было так: немцы пробрались балкой, прошли берегом Днестра, прямо по урезу воды, просочились в глубину нашей обороны до рубежа наших окопов, установили пулемет МГ-42 и начали обстреливать паром в тот момент, когда он начал причаливать. Не давал им покоя наш паром. Им нужно было лишить нас подвоза, нарушить коммуникации. Хорошо, что не растерялись паромщики, не бросили паром, завели его в затон, замаскировали. Как только пулеметчики открыли огонь, там же, через балку, начали просачиваться немецкие автоматчики. Они накапливались в балке и тут же вступали в бой, вели интенсивный огонь и в нашу сторону, и в сторону наших соседей. Создалась угроза того, что нашу оборону разрежут на две части и лишат нас парома. Стало бы невозможно эвакуировать раненых. Не поступали бы, во всяком случае какое-то время, боеприпасы. Подкараулили бы они и нашего старшину Серебрякова.
В то утро, только утих бой, я пополз на правый фланг первого отделения. Хотел разобраться, почему второй стрелковый взвод не стрелял. Сержант, командир первого отделения, доложил мне, что второй взвод не стрелял и во время боя моих автоматчиков не поддержал. Другие автоматчики толком ничего рассказать не могли. Их поднял часовой, и они начали вести огонь, толком еще не разобравшись, откуда исходит опасность. Большинство стреляли в сторону немецких окопов.
Следующей ночью я не спал. Словно чувствовал, что немцы на этом не успокоятся. Они почувствовали нашу расхлябанность, поняли, что можно снова попытать счастья на нашем правом фланге. Взвод уже отрыл траншею, соединил сплошным ходом сообщения все ячейки. Я ходил по траншее и время от времени бросал за бруствер гранаты Ф-1. Были случаи, когда ночью немецкая разведка подползала к нашим позициям и утаскивала спящих в ячейках бойцов. Чтобы такого не случилось в моем взводе, я с вечера разложил в нишах в нескольких местах около тридцати гранат. Ходил и бросал их. За ночь все их израсходовал. Может, поэтому к нам и не сунулись. Во втором взводе ночью было тихо. Я даже не слышал голосов часовых. Неужели, думаю, опять спят?
На рассвете я находился на правом фланге. Стоял в ячейке с сержантом и наблюдал за берегом Днестра и балкой. В это время неожиданно появились немецкие пулеметчики и начали устанавливать пулемет. И снова второй взвод молчал. Немцы возились с пулеметом. Мы с сержантом хорошо видели, как они ловко высвобождают свой МГ-42 из плащ-палатки и устанавливают на сошки. Мы стрелять по ним не могли – мешала высокая насыпь бруствера. Лишнюю землю мы ссыпали как раз в ту сторону. Гранатой тоже не достать – далековато. Тогда я закричал сержанту Кизелько.
Сержант Кизелько был очень хорошим пулеметчиком. Войну закончил с орденами Красной Звезды и Отечественной войны II степени, медалью «За отвагу». Он и в этот раз не сплоховал. Хорошо еще, что на рассвете в окопе дежурил он сам. Смотрю, наши пулеметчики уже подняли на бруствер свой «Максим». «Максим» у Кизелько всегда был без щитка. А немцы тем временем уже закладывали в приемник ленту. Кто же опередит? «Максим» заработал первым. Короткая очередь, другая – и оба немецких пулеметчика уткнулись лицом в землю.
