Они залегли возле межи, почти на том месте, где мы несколько дней назад оставили наспех отрытые окопы. Они их, видимо, заметили, потому что начали перебегать и переползать ближе к меже. Автоматчики и пулеметные расчеты уже полностью овладели положением и контролировали поле боя. Как только кто-нибудь из немцев вставал, тотчас открывали прицельный огонь.
Минометный налет слабел, взрывы наших мин стали реже. Пыль и копоть рассеялись. И мы увидели, как раненые немецкие автоматчики уползали к своим окопам. Я вспомнил своего первого немца и то, как он, без автомата, уползал в тыл…
В раненых мы не стреляли. Они уже не представляли опасности. Незачем тратить патроны.
Чтобы выручить свою пехоту, залегшую на нейтральной полосе без всякой перспективы продвинуться вперед или безопасно вернуться на исходные, немцы начали артиллерийский и минометный обстрел опушки леса, по которой проходила линия нашей обороны. Нам пришлось на время убрать с брустверов свое оружие. Осколки зашлепали повсюду, зашипели над головами. Немцы тут же воспользовались паузой, поднялись и начали отходить. Уходили они так: сперва уводили и уносили раненых, потом на плащ-палатках утаскивали убитых, а уже последними, прикрывая друг друга огнем, отходили все остальные.
Наши минометы снова усилили огонь. Теперь они уже кидали мины по площади и редкая из них не находила цели. Ротой минометчиков командовал старший лейтенант Ксенофонтов. Запомнил я и фамилию командира одного из минометных взводов – лейтенант Соломатин.
Тот бой был их боем. Вот уже встретили они немцев. И встретили, и проводили. Самое главное, что они не допустили рукопашной схватки. Если бы немцы ворвались в нашу траншею, потери с нашей стороны могли быть такими, что плацдарм просто перестал бы существовать. Только на наш взвод шло примерно около роты немцев. И вот, благодаря минометной атаке, они отходят, унося своих раненых и убитых.
Вскоре я заметил, что первое отделение ослабило огонь. Траншею мы хоть и отрыли полностью, но в некоторых местах заглубить ее как следует солдаты не успели. Кое-где ее завалило взрывами снарядов. Добрался, перелезая через завалы, до командира отделения. Спросил:
– Почему ослабил огонь?
– Патроны бережем. Сейчас снова полезут, – ответил сержант.
Сказал-то мне сержант одно, а на самом деле первое отделение занималось другим. Солдаты, воспользовавшись паузой, выносили из окопов раненых. Легкие, кто мог стрелять, оставались в своих ячейках. Они понимали, что, если здесь немцы сомнут оборону, то в первую очередь они кинутся к парому. Тяжелораненых уносили именно туда, к парому. Солдаты у меня во взводе были, как я уже сказал, опытные. Они и сами уже хорошо знали, что надо делать в ту или иную минуту. И дергать лишними приказаниями их было незачем.
Мы сидели в окопе. Наблюдали за противником. Набивали патронами опустевшие диски. Готовились к новому приступу. Апрельское солнце припекало так, что казалось, установилась уже летняя жара.
Сержант покрутил головой и говорит:
– Ну, началось…
– Что? – не понял я и торопливо вставил в автомат диск.
– Немцы завоняли, – спокойным голосом пояснил он. – К ночи дышать нечем будет. Как раз старшина термосы с кашей привезет. Ночью ветер утихает… Угорим мы от этого духа, товарищ лейтенант. Ребят уже выворачивает. Все окопы скоро изгадят…
– Вот что, – сказал я. – Впереди трупы, позади трупы… Ночью пошлите своих солдат. Пусть закопают их как следует. И чтобы понятно было, что это могилы и чьи солдаты там зарыты. Насыпьте холмики и положите на них каски.
– Каски… В их касках ребята воду носят из Днестра.
– Воду носите в котелках. Для того котелки вам и выданы. Каски положите на могилы. Таков порядок.
– Кто его заводил, этот порядок? Что-то не слышал.
– Мы. Наш взвод. У нас теперь будет именно так.
– Теперь понял, – согласился сержант. – Так и сделаем.
Я знал, что он выполнит то, с чем согласился. Такой был у него характер.
– Сколько немцев уничтожило отделение? – спросил я сержанта.
Подсчеты уничтоженного противника мы вели. Но случались периоды, особенно во время боя, когда сделать это было практически невозможно.
– Тут, товарищ лейтенант, не разберешь теперь, чьи лежат. И наши, и минометчиков. Все в куче. Вон они. Надо бы, конечно, сосчитать. И поделить, так я думаю, поровну. Чтобы никому не было обидно. А пока не считал. Некогда было. Да и немцы много трупов утащили. Офицеров уж точно уволокли. А эти уже – слышите? – завоняли. Жара какая стоит… Старшина скоро кашу привезет.
Ночью солдаты первого отделения ползком добрались до окопов, которые находились метрах в сорока в нашем тылу и которые мы отбили во время ночной атаки. Завалили землей воронки с трупами немцев. Сделали небольшие холмики и сверху положили каски. Приказание мое исполнили в точности.
После этой неудачной атаки, во время которой они понесли такие большие потери, немцы не предпринимали никаких решительных действий до 28 апреля, до нашей замены.
Наш сосед, вторая стрелковая рота, понес на плацдарме большие потери. Им досталось и во время налета пикировщиков, и от артиллерийско-минометного огня. Потери нашей роты оказались значительно меньшими.
Однажды ночью саперной лопатой я нарезал дерна и до рассвета на бруствере своей ячейки соорудил амбразуру. Работой своей был доволен: теперь можно свободно вставать в полный рост и оставаться при этом незамеченным, можно было свободно наблюдать за противником. Но и за мной, как вскоре оказалось, уже велось усиленное наблюдение. Даже такое незначительное изменение в рельефе местности не прошло мимо внимательного глаза противника. Немецкий снайпер, появившийся на нашем участке, взял под контроль мое необычное сооружение.
Свою амбразуру я закончил до рассвета. Устал. Ночь, слава богу, позади. Никаких происшествий. Всю ночь бросал через бруствер траншеи гранаты да вырезал дерн. Устал. Сел на дно окопа покурить. Пока курил, хорошенько рассвело. Вот теперь, думаю, пора опробовать свое сооружение и провести наблюдение за немецкими позициями. И только я встал и выглянул в свою амбразуру, как раздался взрыв. Не выстрел, а именно взрыв. В глаза ударило землей. Еще не зная, что со мной, я опустился на дно окопа. Позвал своего связного:
– Петр Маркович, посмотри, что у меня с глазами. Ничего не вижу.
Слышу, Петр Маркович наклонился ко мне, осмотрел глаза и говорит:
– Глаза, слава богу, целы. Только землей забиты. Промыть надо глаза, лейтенант.
Я на ощупь достал перевязочный пакет. Разрезал бинт на части. Петр Маркович взял фляжку с водой и этими тампонами стал промывать, прочищать мне глаза. Выворачивает мне веки и приговаривает:
– Это снайпер. Не даст он нам покоя. Головы теперь не поднимешь. Он понял, кто тут находится. Охотиться теперь будет. Надо менять окоп. И зачем вы, товарищ лейтенант, этот чертов флеш сгородили? Лучше б час-другой поспали. До него все было тихо.
