Италия! Кидаемый по воле
Бурливых волн, ты — остов корабля,
Носящийся без верного руля!
Среди племен ты не царица боле:
Терзаема раздором и стыдом —
Приют скорбей и непотребный дом.
Тот светлый дух приветствовал, как сына,
Страны своей родимой гражданина.
А ныне что? Враждой разлучены
Живущие в одних стенах сыны,
И нет угла во всей земле обширной,
Где жили бы спокойно жизнью мирной.
Юстиниана смелая рука
Тебя сдержать старалась бесполезно.
Пока в седле не будет седока —
И надобности нет в узде железной:
Лишь увеличен ею твой позор.
Когда б ты чтила Господа веленье.
Ты Цезарю вручила б управленье.
О, дикий конь! Не с тех ли самых пор
Ты сделался упрям и непокорен,
Как, будучи (увы, к его стыду!)
Альбрехтом взят тевтонским на узду,
Ты не был им оседлан и пришпорен?
Рудольфа сын, обязан был седлом
Ты завладеть! И твой отец в былом,
И ныне ты, из трусости корыстной,
Дозволили ватаге ненавистной
Опустошить великолепный сад Империи.
Укоры вам стократ
За это шлю — отныне и вовеки!
Враждуют Капулетти и Монтекки;
Мональдо с Филиппески — во вражде.
Повсюду страх, насилие и горе,
Ошибок ряд увидишь ты везде,
Опасности грозят Санта-Фиоре.
Приди взглянуть на Рим, тебе родной!
Он, как вдова, не осушает очи,
К тебе с мольбой взывая дни и ночи:
— «Зачем, о ты, мой Цезарь, не со мной?»
Взгляни, как все исполнены любовью!
И, если ты не пожалеешь их —
Себя стыдись и славы дел твоих!
Владыка наш, Ты, искупивший кровью
Грехи людей, умерший на Кресте, —
Ужель от нас Ты отвращаешь взоры?
Иль мы в земной не видим слепоте
Путей Твоих? Посеяны раздоры
Тиранами во всей земле родной,
Где каждый вождь становится Марцеллом.
Я не коснусь в моем укоре смелом,
Флоренция моя, тебя одной.
Живет в сердцах у многих справедливость,
А у тебя в устах она живет.
Сынам твоим присуща торопливость,
И, прежде чем их кто-либо зовет,
Бегут они опрометью вперед,
Готовые служить любому делу.
К завидному ты призвана уделу!
Довольна будь, родная сторона,
Богатствами и мудростью полна,
Все лучшее имея, даже — море!
А прав ли я — увидим это вскоре.
Ты превзошла на первой же поре
В правлении и Спарту, и Афины,
Твои законы тоньше паутины,
И тем, что ты сплетаешь в октябре, —
Не пережить ноябрь до середины.
Как много раз в течение времен,
Мне памятных, меняла без причины
Ты у себя обычаи, закон,
Правителей, монету, учрежденья.
Припомни все, — и ты найдешь сравненье,
Пришедшее невольно на язык:
Положена на мягкий пуховик,
Так мечется, без устали стеная,
На нем порой капризная больная.
