«Для всего его творчества характерно воспевание индивидуализма и уход от советской действительности. По философским взглядам он убежденный идеалист.
Как видно из агентурных материалов, Пастернак среди своих знакомых неоднократно высказывал антисоветские настроения, особенно по вопросам политики партии и Советского правительства в области литературы и искусства, так как считает, что свобода искусства в нашей стране невозможна…
В результате наблюдения за Пастернаком установлено, что ряд лиц из числа его близкого окружения также не разделяет точки зрения советской общественности и своим сочувствием в известной мере подогревает озлобленность Пастернака…»
Прокуратура тоже не осталась в стороне. Генеральный прокурор СССР Роман Руденко предложил к уголовной ответственности Пастернака не привлекать, а в соответствии с пунктом «б» статьи 7-й закона о гражданстве СССР от 19 августа 1938 года лишить его советского гражданства и выслать из страны. Предусмотрительный Руденко приложил к записке проект указа президиума Верховного Совета СССР «О лишении советского гражданства и удалении из пределов СССР Пастернака Б. Л.».
27 февраля вопрос о Пастернаке обсуждался на президиуме ЦК. Идею выслать поэта из страны Хрущев отверг:
— Предупреждение от прокурора ему сделать и сказать, что, если будет продолжать враждебную работу, будет привлечен к ответственности.
Выдающегося поэта, словно какого-то преступника, вызвали в генеральную прокуратуру. Допрос проводил сам Руденко. Пастернаку пригрозили привлечь его к уголовной ответственности по статье 64–1 УК — измена родине, если он будет продолжать встречаться с иностранцами. Поэта, которым страна должна была гордиться, травили.
29 октября первый секретарь ЦК ВЛКСМ Владимир Семичастный, выступая на комсомольском пленуме, сказал:
— Если сравнить Пастернака со свиньей, то свинья не сделает того, что он сделал. Он нагадил там, где ел, нагадил тем, чьими трудами он живет и дышит. А почему бы этому внутреннему эмигранту не изведать воздуха капиталистического? Пусть он стал бы действительным эмигрантом и пусть бы отправился в свой капиталистический рай. Я уверен, что и общественность, и правительство никаких препятствий ему бы не чинили, а, наоборот, считали бы, что этот его уход из нашей среды освежил бы воздух.
Речь Семичастному, конечно, написали. Что именно сказать — продиктовали сверху. Но страсть и темперамент были подлинными. На следующий день доклад Семичастного опубликовала «Комсомольская правда». Это был жест на публику, поскольку Хрущев уже решил, что высылать поэта не будет.
Через два дня суд над Пастернаком творили уже братья-писатели, которым речи никто не писал. Они по собственной инициативе тоже призвали родное правительство изгнать нобелевского лауреата из страны.
«Я прочитал стенограмму общемосковского собрания писателей, — писал из Киева замечательный прозаик Виктор Платонович Некрасов, фронтовик, автор хрестоматийного романа «В окопах Сталинграда». — Пока читал, было ощущение, что меня окунули в бочку с дерьмом. До сих пор отмыться не могу».
Драматург Александр Константинович Гладков, автор пьесы «Питомцы славы» (по ней поставили популярнейший фильм «Гусарская баллада»), писал об одном поэте, который, понимая ценность стихов Пастернака, присоединился к грубым на него нападкам: «Понять это можно, только если представить психологию времени, насыщенного страхом и вошедшей в моду человеческого обихода подлостью. Откройте любой лист газеты того времени, и вы увидите, как часто вчерашние жертвы, чтобы спастись, обливали грязью жертвы сегодняшнего дня».
Сталин, похоже, удивительным образом ценил Бориса Пастернака, и в худшие времена поэта не трогали. Может быть, ему нравилось, что письма вождю великий поэт заканчивал словами: «Любящий Вас и преданный Вам Б. Пастернак». Хрущеву, который мало что читал и не слишком интересовался литературой и искусством, Пастернак был совершенно чужд. Хрущев хотел, чтобы литература и писатели приносили практическую пользу. Если уж он был недоволен академиками, считал, что ученые слишком мало уделяют внимания практике, то несложно представить себе, как его раздражали писатели, творящие недоступное ему высокое искусство.
Поэт не вынес травли. В ночь с 30 на 31 мая 1960 года Борис Пастернак скончался. Главный редактор «Известий» Алексей Аджубей предупредил своих знакомых:
— Мой совет — на похороны не ездить. Там будут снимать на кинопленку всех участников похорон.
Интерес органов госбезопасности к поэту не утих, он приобрел меркантильный характер. Возник вопрос о наследстве Пастернака. Сам поэт под давлением властей не смог получить ни копейки из гонораров, выплаченных ему за рубежом. После его смерти родные оказались в бедственном положении и рассчитывали на эти гонорары, а государство само не прочь было прибрать его денежки. От его творчества государство легко отказалось, а на деньги претендовало.
Внешней разведке было дано указание выяснить, что там Пастернаку причитается.
22 сентября 1961 года КГБ сообщил в ЦК:
«По имеющимся в Комитете госбезопасности неофициальным данным, в банках ФРГ сосредоточено около 8 миллионов марок, в банках Англии — 100 тысяч фунтов стерлингов, в банках ряда скандинавских стран — 108 тысяч шведских крон…
Комитет госбезопасности полагает целесообразным поручить Инюрколлегии принять меры по введению жены Пастернака — Пастернак З. Н. в права наследования, что даст возможность получить указанную валюту в фонд Государственного банка СССР».
Можно ли отпустить Плисецкую
Советская интеллигенция доставляла массу неприятностей чекистам.
В мае шестьдесят первого года труппа Академического театра оперы и балета имени С. М. Кирова выехала на гастроли в Париж. В состав труппы входил солист театра Рудольф Нуреев. Ему было всего двадцать четыре года, но он уже был известным всему миру танцовщиком.
КГБ информировал ЦК: «23 июня сего года из Парижа поступили данные о том, что Нуреев нарушает правила поведения советских граждан за границей, один уходит в город и возвращается в отель поздно ночью. Кроме того, он установил близкие отношения с французскими артистами, среди которых имелись гомосексуалисты. Несмотря на проведенные с ним беседы профилактического характера, Нуреев не изменил своего поведения…»
Сотрудник КГБ, включенный в состав труппы, предложил досрочно откомандировать Нуреева домой. 16 июня труппа Кировского театра отправилась в аэропорт, чтобы лететь дальше — в Лондон. Нурееву сказали, что его дома ждет больная мать. Нуреев решил, что больше его за границу не отпустят, и прямо в аэропорту попросил у французских властей политического убежища.
Убежище было предоставлено.
Пятнадцать лет Нуреев танцевал в Лондонском королевском балете, его назвали величайшим танцовщиком ХХ века. В КГБ его побег сочли провалом. Унесший на Запад множество архивных документов бывший сотрудник 1-го Главного управления КГБ майор Василий Никитич Митрохин утверждал, что разведывательно-диверсионный отдел получил указание провести против Нуреева «специальную операцию» — сломать ему ногу или лучше обе. Но приказ выполнен не был.
