То же самое с горечью и болью в декабре 1966 года Александр Твардовский — в стихотворных строках — записал в дневнике:
И не видеть эти лица —
Резвых слуг любой эпохи:
Краснобая-подлеца,
Молчаливого пройдохи,
Полномочного скота,
Групповода-обормота,
Прикрепленного шута
И внештатного сексота…
Модернизация экономики не происходила. Политическое руководство — клуб пенсионеров в политбюро — не соответствовало потребностям страны. СССР неуклонно отставал от Запада и погружался в экономическую депрессию…
Наш Никита Сергеевич
В тот сентябрьский день 1971 года, когда Хрущева повезли в больницу, откуда он уже не вернется, по дороге Никита Сергеевич увидел посевы кукурузы. Огорченно заговорил, что не так посеяли, урожай мог быть больше. Жена, Нина Петровна, и лечащий врач просили его не волноваться. Он, как бы оправдываясь, сказал:
— Характер такой!
Зато похвалил каштаны на проспекте Калинина, вспомнил, как сопротивлялись городские озеленители, когда он настаивал на том, чтобы их посадили.
Накануне у Хрущева был сердечный приступ. Помогла таблетка нитроглицерина. Утром опять заболело сердце, и нитроглицерин не помогал. Позвонили врачу. Он сказал, что надо ложиться в больницу. Никита Сергеевич согласился, сказал жене:
— Пожалуй, хотя и не хочется — последние хорошие дни осени. Но что мы с тобой будем делать, если ночью опять будет приступ?
Нина Петровна вела дневник. Отрывки опубликовали — сравнительно недавно (см.: Московские новости». 2001. № 36). Теперь мы знаем, как прошли последние дни Хрущева.
Всю ночь в больнице с ним провели врачи. Подозревали инфаркт — уже третий. И следующая ночь была тяжелой. У Никиты Сергеевича болело сердце. Нина Петровна сидела рядом с ним. Он не разговаривал. То засыпал, то просыпался. В субботу, 11 сентября, врачам показалось, что наступило маленькое улучшение.
Никита Сергеевич сказал, что будет спать, и отослал жену — она сама нуждалась в медицинской помощи и пошла на процедуры. Когда она вернулась, увидела суету, в палате — аппаратура реанимации. Ее попросили выйти.
Когда появилась врач, спросила:
— Плохо?
— Плохо.
— Хуже, чем в четверг?
— Умер.
Час просидела у его тела. Потом приехала машина, и тело отправили в морг. Нина Петровна вернулась на дачу, а там выставлен пост охраны, спальня Никиты Сергеевича закрыта и опечатана. Объяснили: это по распоряжению ЦК, так всегда делается, когда умирает крупный партийный деятель.
Через час приехали заместитель управляющего делами ЦК и заместитель заведующего общим отделом. Нина Петровна сказала одному из них:
— Что же вы, товарищ майор, так поспешили? Могли бы меня дождаться и все сделать при мне.
Заместитель управляющего делами обиделся:
— Мы выражаем вам соболезнование. Но я не майор, а работник ЦК.
Он объяснил, что в ЦК заинтересованы сохранить для истории документы Никиты Сергеевича. Они убрали охрану и сняли пломбы с комнаты. Нина Петровна открыла им сейф. Они забрали магнитофонные пленки с записями его воспоминаний, просмотрели папки, забрали поздравление Никите Сергеевичу по случаю семидесятилетия — адрес, подписанный всеми руководителями партии. Хотели забрать указ о награждении медалью «За победу над фашистской Германией», подписанный Калининым, но оставили. Зато унесли магнитофонную запись, надиктованную инструктором по лечебной физкультуре… Обещали, что все, ненужное для истории, потом вернут.
В понедельник, 13 сентября, в «Правде» на первой полосе опубликовали четыре строки объявления о смерти Хрущева. Короче было невозможно. Во вторник те же строчки в «Известиях».
В день похорон к десяти часам приехали в морг. Зал выделили маленький, все не помещались. Зато множество милиции. Пришедшие проводить Хрущева в последний путь постояли, поплакали под траурную музыку. В одиннадцать сели в автобус, где уже установили гроб. Шел проливной дождь.
На Новодевичьем кладбище объявили санитарный день, чтобы избавиться от посетителей. Автобус проехал прямо к месту могилы. Там соорудили помост, на который поставили открытый еще гроб. Кто-то держал зонт, чтобы дождь не падал на лицо Никиты Сергеевича. Венков было четыре — от ЦК и Совмина, от семьи, от товарищей и отдельно от Анастаса Ивановича Микояна.
Сергей Хрущев сам сказал слово об отце. За ним выступала Надежда Диманштейн, которая работала с Никитой Сергеевичем в Юзовке (Донецк), — говорила о принципиальности Хрущева, его умении работать с людьми и их вдохновлять, и друг Сергея Вадим Васильев — о том, как Никита Сергеевич вернул доброе имя его отцу, погибшему в лагере. Как и многим другим, расстрелянным, загнанным в лагеря и оклеветанным…
Оставшийся в памяти необузданным бузотером, нелепо выглядевший, Никита Сергеевич недооценен отечественной историей.
Все ошиблись в Никите Сергеевиче, принимая его за простачка, с которым легко будет сговориться! Привыкли, что Сталин покровительственно именовал его Микитой. Рассчитывали, что тоже смогут им командовать. Никита Сергеевич оказался талантливым политиком. Он легко обошел своих неповоротливых соратников.
Хрущев был человеком фантастической энергии, огромных и нереализованных возможностей. Непредсказуемый и неуправляемый, невероятный хитрец, но при этом живой и открытый.
Большей частью соотечественники несправедливы к нему. Единоличная власть была для него инструментом улучшения жизни людей. Для него идея строительства коммунизма, уже вызывавшая в ту пору насмешки, не была циничной абстракцией. Тем он и отличался от товарищей по партийному руководству, которые давно ни во что не верили.
Он был, пожалуй, единственным человеком в послевоенном советском руководстве, кто сохранил толику юношеского идеализма. Теперь, когда опубликованы хранившиеся за семью печатями протоколы президиума ЦК (за все хрущевское десятилетие) и можно прочитать, что говорил Никита Сергеевич в своем кругу, становится ясно: для него идея строительства коммунизма, вызывавшая уже в ту пору насмешки, не была циничной абстракцией. Этим он и отличался от товарищей по партийному руководству, которые давно ни во что не верили.
Хрущев был наделен взрывным темпераментом, склонностью к новым, революционным идеям и готовностью, ни с кем и ни с чем не считаясь, немедленно воплощать их в жизнь. Пребывание на высоком посту не сделало его равнодушным.
Статистика неопровержимо доказывает: десять лет, когда страной управлял Хрущев, были лучшими в советской истории. Вторая половина пятидесятых — время феноменальных достижений советской экономики. А дальше началось затухание экономического роста.
И вот главный показатель успешности развития страны при Хрущеве. В начале ХХ века ожидаемая продолжительность жизни в России была на пятнадцать лет меньше, чем в Соединенных Штатах. В конце пятидесятых, при Хрущеве, произошел столь быстрый подъем продолжительности жизни, что разрыв с Соединенными Штатами был почти полностью ликвидирован! А после Хрущева, при Брежневе, началось снижение продолжительности жизни у мужчин, и разрыв стал быстро нарастать…
