Дзержинский еще не знал, что вскоре Сталин ограбит деревню, хлеб заберут, а умелых и работящих крестьян погонят в Сибирь. Рынок исчезнет, товарное хозяйство развалится. Страна перейдет к: административной системе управления экономикой, что вызовет необходимость создания множества отраслевых наркоматов. Но чем больше управленцев, тем меньше товаров. Все необходимое становится дефицитом.
Впрочем, распределение дефицитных товаров — это система, весьма удобная некоторым слоям общества и тем, кто распределяет, и тем, кому дефицит достается.
Но вернемся к пленуму 1926 года. Придя после него к себе домой, Дзержинский упал. Вызвали врача. Тот сделал укол камфары. Но это уже не помогло. Дзержинский умер, когда ему еще не было и сорока девяти лет.
Отто Лацис сказал мне полусерьезно-полушутя:
— Если предложат поставить памятник Дзержинскому на Варварке, где когда-то находился Высший совет народного хозяйства, я обеими руками проголосую «за». Он это заслужил. Если захотят восстанавливать на Лубянке, пойду сносить…
ДЗЕРЖИНСКИЙ — ПОЛЬСКИЙ ШПИОН?
В 1920 году, когда Красная армия надеялась разгромить польскую армию и войти в Варшаву, Ленин уже прикинул состав будущего польского правительства, включив в него первым номером Дзержинского.
В 1939-м нечто подобное сделает Сталин, начав войну с Финляндией. Нападение на Финляндию вызвало осуждение во всем мире. Нужно было какое-то пропагандистское прикрытие. И в советских газетах появилось сообщение о создании в финском городе Териоки, куда вошла Красная армия, правительства Финляндской Демократической Республики, которое, мол, приветствовало наступление советских войск.
2 декабря 1939 года в газетах было опубликовано новое сообщение: нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов подписал договор о взаимопомощи и дружбе с Отто Вильгельмовичем Куусиненом, возглавлявшим правительство и одновременно исполнявшим обязанности министра иностранных дел Финляндской Демократической Республики. Однако в действительности никакой такой республики не существовало, сам же Куусинен был секретарем исполкома Коминтерна.
Затем Молотов написал в Лигу Наций, что «Советский Союз не находится в состоянии войны с Финляндией и не угрожает финскому народу. Советский Союз находится в мирных отношениях с Демократической Финляндской Республикой, с правительством которой 2 декабря заключен договор о взаимопомощи и дружбе. Этим документом урегулированы все вопросы».
Но поляки в 1920-м и финны в 1939-м сумели отстоять свою независимость. Ни Дзержинскому, ни Куусинену так и не удалось возглавить правительства у себя на родине, о чем они, впрочем, и не жалели. Они считали себя, соответственно, не поляком и финном, а членами прекрасного братства народов. Во всяком случае, Дзержинский думал так до последнего дня своей жизни.
Корни жестокости Дзержинского, как и некоторых других руководителей ВЧК — ОГПУ — НКВД, будут потом искать в его нерусском происхождении: дескать, поляку чужих не жалко, вот своих он бы не сажал.
Говорить так — значит вовсе не понимать этих людей. Дзержинского этническое происхождение не интересовало. Если бы в 1920 году Красной армии больше повезло на Западном фронте и Польша вошла бы в состав Советской России, Дзержинский наводил бы в Варшаве порядок той же железной рукой.
Полякам досталось бы от него еще больше, потому что в Варшаве у него было много непримиримых идеологических оппонентов. Дзержинский был яростным противником польских националистов, которые мечтали о самостоятельном государстве. Он искренне верил, что полякам лучше было бы оставаться в составе единой Советской России.
В 1917-м он выступал против требования большевиков о праве наций на самоопределение. Дзержинский был искренним интернационалистом: «Национальный гнет может быть уничтожен только при полной демократизации государства, борьбой за социализм».
Сепаратистские стремления направлены против социализма, говорил Дзержинский, поэтому «мы против права наций на самоопределение».
Выступая на II Всероссийском съезде Советов, он говорил: «Польский пролетариат всегда был вместе с русским. Мы знаем, что единственная сила, которая может освободить мир, это пролетариат, который борется за социализм».
Неукоснительно выступая против отделения Польши от революционной России, Дзержинский утверждал: «У нас будет одна братская семья народов, без распрей и раздоров».
В той среде, в которой вырос Дзержинский, национальные чувства были очень сильны: польская интеллигенция стремилась к независимости, к отделению от России, к созданию своего государства.
Но у Дзержинского было больше общего с Розой Люксембург, которая принадлежала к основателям небольшой социал-демократической партии Польши и Литвы. Они вместе, неуклонно отстаивая единство польских и русских рабочих, боролись с националистической партией будущего маршала Юзефа Пилсудского.
Уже в конце жизни Дзержинский в одном из писем напишет: «Я в жизни своей лично любил только двух революционеров и вождей — Розу Люксембург и Владимира Ильича Ленина — никого больше».
Лев Троцкий писал о Дзержинском: «В течение долгих лет он шел за Розой Люксембург и проделал ее борьбу не только с польским патриотизмом, но и с большевизмом. В 1917 году он примкнул к большевикам. Ленин мне говорил с восторгом: никаких следов старой борьбы не осталось».
Влияние Люксембург на Дзержинского не было таким уж дурным, каким оно представлялось когда-то Ленину и Троцкому.
Некоторые фразы Люксембург словно написаны сегодня: «Со всех сторон нации и малые этнические группы заявляют о своих правах на образование государств. Истлевшие трупы, исполненные стремления к возрождению, встают из столетних могил, и народы, не имевшие своей истории, не знавшие собственной государственности, исполнены стремления получить свою страну. На националистической горе Вальпургиева ночь».
Дзержинский и Люксембург ставили вопрос так: полезна ли национальная независимость для самого народа, для его соседей и для социального прогресса? Есть ли экономические условия для возникновения нового государства?
На свете существуют тысячи языков, но меньше двухсот государств. Роза Люксембург опасалась средневековой анархии, к которой может вернуться Европа, если каждая этническая группа потребует себе собственную страну. В регионах со смешанным населением экономическая жизнеспособность одной этнической группы зависит от других.
Спустя много лет после смерти Розы Люксембург, когда мы видим, как народы, живущие в одной стране, безжалостно убивают друг друга, приходится признать, что она была права.
Но Дзержинский разошелся с Розой в оценке русской революции. Вот что она писала, наблюдая за Советской Россией: «Свобода лишь для сторонников правительства, лишь для членов одной партии — сколь бы многочисленными они ни были — это не свобода. Свобода всегда есть свобода для инакомыслящих. От этого зависит все оживляющее, исцеляющее и очищающее действие политической свободы; оно прекращается, если „свобода“ становится привилегией».
