Письмо поступило в отсутствие Брежнева, который отдыхал на юге. Замещавший его секретарь ЦК Николай Викторович Подгорный, тоже выходец с Украины, разослал письмо Шелеста в различные ведомства с просьбой дать заключение.
Но решительно все возразили против такого предложения. Микоян сказал, что еще сорок лет назад был решен вопрос о монополии внешней торговли и его пересмотр невозможен.
Увидев такую реакцию, Шелест сказал, что он теперь видит ошибочность своего письма и готов взять его обратно.
Микоян добавил:
— Товарищ Шелест, ваш долг, приехав в Киев, сообщить обо всем членам президиума ЦК Компартии Украины, навести настоящую самокритику в связи с той политической ошибкой, которая вытекает из вашего предложения, и сделать необходимые выводы.
Затем выступил секретарь по идеологии Петр Нилович Демичев, который завел разговор о том, что на Украине и в самом украинском ЦК вообще процветает национализм, что в аппарате ЦК в Киеве почти не осталось русских.
А потом еще жестче выступил Шелепин, который сказал, что за политическую ошибку Шелеста несет ответственность не только сам Шелест, но и Подгорный, который, пользуясь своим положением второго человека в партии, никому не позволяет вмешиваться в дела Украины.
Шелепин сказал:
— Дело дошло до того, что в Севастополе при вручении награды Черноморскому флоту, флоту русской славы, все выступления были на украинском языке. В Крыму русских больше, но передачи по радио, по телевидению ведутся на украинском языке. И вообще украинский язык насаждается в ущерб русскому. Так что националистическая линия просматривается не только во внешней торговле, но в политике, в идеологии.
Шелепин сказал, что необходимо провести пленум ЦК Компартии Украины и по-настоящему разобраться.
Но Брежнев постарался спустить это дело на тормозах. Он сказал, что сомневается, надо ли проводить пленум, наверное, достаточно, что члены президиума обменялись мнениями, а товарищ Шелест все замечания учтет.
Анастас Микоян видел в этом обсуждении проявление великодержавного шовинизма. Но за этой схваткой стояла попытка подорвать позиции влиятельной «украинской группы», на которую первоначально опирался Брежнев.
Зачем же, интересно, Шелепин противопоставлял себя остальным членам партийного руководства?
Владимир Семичастный:
— Он больше противопоставлял себя Брежневу. А почему резко выступал? Да по-другому нельзя было пробить вопросы. Там надо характер показывать.
Характер у Шелепина был резкий, лавировать он не умел. Члены политбюро стали его сторониться, чувствуя, что он в опале, что Брежнев к нему плохо относится.
Чем же Брежнев был лучше Шелепина? У Брежнева была завидная биография — работал на заводе, воевал, прошел целину, был первым секретарем обкома, первым секретарем в Молдавии, в Казахстане. Он наладил хорошие отношения с военными и промышленниками. Это имело значение.
А у Шелепина в послужном списке — комсомол, КГБ и Комитет партийно-государственного контроля. Это не те должности, которые прибавляют друзей. Партийного контроля боялись еще больше, чем КГБ. Шелепин был человеком с характером: строгий, по долгу службы суровый. А рядом улыбающийся симпатичный Леонид Брежнев, который умел ладить с людьми.
Николай Месяцев:
— Молодой Брежнев — уважительно относящийся к людям, Добрый, умный, красивый парень. Не только женщины от любви к нему трещали по всем швам, но и мужчины в него влюблялись, по когда он почувствовал, что такое власть, он стал другим человеком. Слаще власти ничего нет и быть не может.
Брежневу не хватало образования, но он был искушенным политическим бойцом и мастером аппаратной интриги. Его недооценили. У Брежнева было чутье на людей. Он четко представлял, кто за него, а кто против. Это он точно знал.
Николай Егорычев:
— Мы, кто помоложе, были доверчивы. Если бы не были доверчивы, может, Шелепин и занял бы его место… Когда освобождали Хрущева, Брежнев нас обвел вокруг пальца. Он клялся и божился, что будет проводить линию XX и XXII съездов. Мы были с ним предельно откровенны. У меня с Леонидом Ильичом было много разговоров. Он все знал о моих настроениях. И когда пришел к власти, он уже знал, с кем ему не по пути. Делал вид, что хорошо к нам относится, а в душе был готов с нами распрощаться. Нам пришлось очень трудно…
Устранением Шелепина и его команды занялось умелое брежневское окружение.
Николай Месяцев:
— Там были крупные мастера закулисной игры, знатоки кадровой кухни. Зайдешь в кабинет — стол совершенно пустой, ни одной бумаги, будто нет в государстве дел. А они по телефону орудуют: этого надо убрать, того назначить, третьего загнать куда-нибудь подальше. Действовали Суслов и Кириленко — это костолом был такой, что будь здоров. Вот они постепенно и вытащили из-под Шелепина все властные структуры…
Брежнев видел, что должность председателя Комитета партийно-государственного контроля дает Шелепину слишком большую власть, и ловким ходом предложил этот комитет расформировать. В декабре 1965 года комитет разбили на два — партийного контроля и народного контроля. Заодно лишили Шелепина поста заместителя главы правительства. Он перестал быть вторым по влиянию человеком в президиуме ЦК.
Михаил Степанович Капица, который со временем станет заместителем министра иностранных дел СССР, вспоминал, как в январе 1966 года в Ханой отправили делегацию. Поездка была секретной. Делегацию возглавлял Шелепин, который, казалось, занимал второе место в партийной иерархии, с ним поехали секретарь ЦК Дмитрий Федорович Устинов, отвечавший за вооружения и оборону, и генерал Владимир Федорович Толубко, тогда первый заместитель главнокомандующего Ракетными войсками стратегического назначения.
«Времени до поездки оставалось мало, — вспоминал Капица, — и мы часто работали вместе с Шелепиным, который требовал подготовить весомые директивы, яркую речь на приеме.
Шелепин был взвинчен, потому что как раз в это время западные разведки и печать ежедневно подбрасывали вымыслы о том, что он намеревается отстранить Брежнева и стать во главе партии и государства.
Брежнев заходил в кабинет Шелепина, и они обменивались мнениями о предстоящем визите Брежнева в Монголию и Шелепина — во Вьетнам.
Я вспоминаю сейчас об этом, и в голову приходит мысль, что эти одновременные поездки не были случайными: Брежнев, который побаивался Шелепина, не хотел оставлять его в Москве во время своего отсутствия. В СССР уже испытывалась практика устранения руководителей во время их отсутствия в столице…
В Ханое перед ужином ко мне подошел прикрепленный к делегации вьетнамец и предложил подать на ужин лягушек. Он поведал, что недавно Фидель Кастро прислал Хо Ши Мину лягушек, так называемых „быков“, весом в пятьсот граммов.
Хо Ши Мин распорядился запустить их в пруд у дворца президента. Но по ночам лягушки поднимали такой бычий рев, что Хо Щи Мин распорядился поскорее отправить их на кухню. Предложение мне понравилось. Шелепин и Устинов спросили, что за необычное блюдо им подали, я пояснил, что это — полевая курочка (так зовется блюдо в Китае).
