Наиболее вероятным кандидатом в преемники Черненко считал себя Горбачев, но знал, что лишь немногие члены политбюро хотели бы видеть его генеральным секретарем. Кто-то из сильных мира сего должен был прийти ему на помощь. Иначе кресло достанется другому.
Говорили, что на пост генерального претендовал первый секретарь Московского горкома Виктор Васильевич Гришин. Возможно. Но совершенно точно надежду возглавить страну после Черненко питал министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко. Когда умер Суслов, Громыко хотел занять его место второго человека в партии. Но это кресло получил Андропов.
После смерти Андропова, Черненко и Устинова Громыко считал себя наиболее достойным кандидатом на пост руководителя партии. Но Андрея Андреевича коллеги не любили. Способность располагать к себе людей не входила в чисто его главных достоинств.
Ходят слухи, что он все же пытался сговориться с председателем Совета министров Николаем Тихоновым, который очень не любил Горбачева и старался помешать его росту.
Но союз Громыко с Тихоновым не получился.
Тихонов пытался убедить председателя КГБ в недопустимости избрания Горбачева на пост генерального секретаря. Чебрикову показалось, что Николай Александрович Тихонов сам претендовал на это место. Но председатель КГБ твердо занял сторону Горбачева и даже пересказал Михаилу Сергеевичу свой разговор с Тихоновым.
Горбачев спрашивал академика Чазова о состоянии здоровья Черненко:
— Сколько он еще может протянуть — месяц, два, полгода? Ты же понимаешь, что я должен знать ситуацию, чтобы решать, как действовать дальше.
Чазов не мог дать точного ответа. Горбачев нервничал: ему надо было заключать союз с кем-то из влиятельных членов политбюро. Но для этого нужно было выбрать правильное время.
За несколько дней до смерти у Черненко развилось сумеречное состояние. Стало ясно, что его дни сочтены. Чазов позвонил Горбачеву и предупредил, что трагическая развязка может наступить в любой момент.
Для Горбачева и его окружения наступило время действовать. Особенно активен был секретарь ЦК по кадровым делам Егор Кузьмич Лигачев. Он должен был обеспечить единодушное мнение влиятельного корпуса первых секретарей обкомов и крайкомов в пользу Горбачева. И в этот момент была окончательно заключена сделка Горбачева с Громыко: Андрей Андреевич обещал проявить инициативу и выдвинуть кандидатуру Михаила Сергеевича в обмен на пост председателя президиума Верховного Совета СССР.
Чебриков свой выбор уже сделал.
Сразу после смерти Черненко на заседании политбюро Чебриков веско сказал:
— Я, конечно, советовался с моими товарищами по работе. Ведомство у нас такое, которое хорошо должно знать не только внешнеполитические проблемы, но и проблемы внутреннего, социального характера. Так вот с учетом этих обстоятельств чекисты поручили мне назвать кандидатуру товарища Горбачева Михаила Сергеевича на пост генерального секретаря ЦК КПСС. Вы понимаете, что голос чекистов, голос нашего актива — это и голос народа.
Чебриков и Лигачев провели вместе с Горбачевым критически важную ночь после смерти Черненко. В зале заседаний политбюро они готовили похороны и пленум ЦК, на котором должны были избрать нового генерального секретаря. Вышли на улицу, когда уже рассвело. На пленуме Горбачева избрали под аплодисменты.
Первое время Горбачев приглашал Чебрикова на обсуждение всех самых деликатных вопросов, спрашивал его мнение, нуждался в его поддержке. Он опирался на авторитет председателя КГБ, когда, скажем, к удивлению многих членов политбюро, министром иностранных дел был назначен бывший первый секретарь ЦК компартии Грузии Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе…
Чебриков поддерживал Горбачева, и лояльность председателя КГБ была вознаграждена.
Апрельский пленум, первый после избрания Горбачева, начался с оргвопросов. Членами политбюро Горбачев предложил избрат Чебрикова, секретаря ЦК Лигачева и будущего главу правительства Николая Ивановича Рыжкова. В 1985 году Чебриков получил Золотую Звезду Героя Социалистического Труда.
Некоторые видные чекисты с неудовольствием говорили, что с приходом Чебрикова все стало делаться с оглядкой, обходя острые углы, приспосабливаясь к обстановке. Но поначалу все шло по накатанной колее.
В середине марта 1985 года, уже при Горбачеве, был арестован известный ныне публицист Лев Тимофеев, статьи и книги которого печатались за границей, передавались радиостанциями «Голос Америки» и «Свобода». Тимофеева приговорили к шести годам лагерей. Освободили его через год, когда перестройка действительно началась.
Летом 1985 года, накануне XII всемирного фестиваля молодежи, Чебриков, министр внутренних дел Федорчук и генеральный прокурор Рекунков обратились в ЦК с предложением «на период проведения фестиваля подвергнуть аресту в административном порядке» антисоветски настроенных граждан столицы. Горбачев 24 июля 1985 года подписал это предложение.
В январе 1986 года политбюро обсуждало вопрос «О мерах по упорядочению контактов советских должностных лиц с иностранными гражданами». Горбачев говорил:
— У нас в этом вопросе много вольницы, нарушаются элементарные правила таких контактов. Люди не докладывают о своих контактах, о содержании бесед… Нам пришлось даже убрать из, ЦК двух работников, которые допускали такого рода нарушения. Это серьезные вещи. Болтунов нам надо буквально вышибать из аппарата ЦК и внешнеполитических ведомств. У нас есть данные, что противник проявляет интерес к таким лицам…
В мае 1986 года Горбачев принял участие во Всесоюзном совещании руководящего состава КГБ. Горбачева сфотографировали в президиуме совещания. Чебриков прислал снимок, написав на обороте: «Дорогому Михаилу Сергеевичу. На добрую память от верных и преданных Вам чекистов».
В октябре 1987 года на знаменитом пленуме, когда было решено снять Бориса Николаевича Ельцина с должности первого секретаря Московского горкома, Чебриков поспешил присоединиться к хору тех, кто осудил Ельцина:
— Не полюбил ты, Борис Николаевич, москвичей. Если бы полюбил Москву, ты никогда бы не позволил себе сегодня произнести такую речь с этой трибуны. Одно к этому подходит слово, что это просто клевета… В это трудное время мы начинаем бездоказательные речи, мы начинаем заниматься клеветой вместо того, чтобы объединиться.
КГБ присматривал за опальным Ельциным. Чебриков информировал политбюро о том, что с ним происходит.
9 ноября 1987 года Ельцин вроде бы пытался покончить с собой в комнате отдыха в горкоме.
Член политбюро Виталий Иванович Воротников записал в дневнике: Чебриков сообщил, что «в больнице на Мичуринском проспекте, куда привезли Ельцина, он вел себя шумно, не хотел перевязок, постели. Ему сделали успокаивающую инъекцию. Сейчас заторможен. Спит. Там находится начальник Четвертого главного управления академик Чазов. Что он говорит? Был порез (ножницами) левой стороны груди, но вскользь. Незначительная травма, поверхностная. Необходимости в госпитализации нет…».
