При Андропове в центре даже присматривались к нашему начальнику управления: что-то никаких особых дел нет в Томской области. Однажды на совещании в Москве его даже покритиковали. Он приехал расстроенный:
— Вот видите, как у нас по-старому еще рассуждают: раз дел нет, значит, и работы нет.
Я ему говорю:
— Так ты гордись! Это лучше, если дел нет. А раз пошли дела, значит, мы где-то проворонили, кого-то придется посадить.
Аппарат управления госбезопасности был небольшой, но очень квалифицированный. Были, конечно, и срывы — живые люди. Увлекались бутылкой, женщинами, но редко.
— Начальник областного управления, он к вам приходил, докладывал обстановку? Что он вам рассказывал?
— Докладывал постоянно. Рассказывал о настроениях в коллективах, работающих над секретной, военной тематикой. Настроения людей в смысле быта, работы, порядка на предприятиях — это важная информация, мы из нее извлекали пользу. Бывало, не всегда люди в открытую могли говорить, а сотрудники КГБ, имея агентуру — без нее работать невозможно — знали эти настроения. Это нам помогало, мы могли не доводить дело до конфликтов.
— Вы знали, что делается у вас на секретных заводах и в институтах?
— Знал. Я, как первый секретарь, имел доступ повсюду, во все самые секретные институты, куда не всех работников обкома пускали — только первого и второго секретарей.
— Бывало ли, что к вам приходил начальник управления и говорил: вот у вас первый секретарь райкома пьет? Или вы и без него все знали?
— Без него знали. У нас был трезвый образ жизни. Наверное, потому, что Лигачев этого не терпел. Почему я был против пьянства? Чистосердечно вам скажу: не потому что, как обо мне писали, я из религиозной семьи. Чепуху всякую городили. Я знал, что те, кто пьет, они обычно за столом, за бутылкой решают кадровые вопросы. Представляете, какие решения они принимают? Тот, кто пьет, обязательно принимает подношения от подчиненных, потому что на пьянки деньги надо иметь…
— А вы твердо знали, что ваш начальник управления про вас в Москву не сообщал?
— Я думаю, нет, потому что меня не вызывали. Я никогда не ощущал, что есть какая-то информация обо мне. Наверное, мне бы сказали. Да и информировать-то не о чем было…
Николай Егорычев:
— Я был членом ЦК, членом президиума Верховного Совета СССР, но меня безбожно подслушивали — все мои телефоны. Послом отправили, тоже слушали.
Егорычев — уже в роли посла — приезжал из Дании в Москву, садился на телефон, надо было поговорить по делам службы. Но разговаривать было невозможно: на линии треск, слушают. Тогда он возмущался, говорил:
— Вы меня слушаете? Это ваше дело. Но не мешайте работать! Сразу все прекращалось, тишина в трубке.
— Или сижу вечером, в горкоме еще, в своем кабинете, — вспоминает Егорычев. — Уже поздно, никого нет, тихо, спокойно, можно поработать… Слышу в одном углу у меня зуммер. Потом в другом углу… У моего стола. Мне кажется, это ребята из госбезопасности — им тоже не хотелось заниматься этими делами — мне подавали сигнал, показывали, где «жучки» стоят.
Утром прихожу в горком, секретарша говорит:
— Николай Григорьевич, сегодня у вас проверяли связь. Это значит, новые «жучки» ставили.
Когда меня освобождали от должности первого секретаря, за мной нагло ходил «хвост». Я еду в гости к сестре в Тушино, там меня поджидают. Поднимаю руку. Останавливается машина, в ней два человека:
— Садитесь, Николай Григорьевич! Откуда они меня знают?..
Я когда уехал послом, знал, что в покое не оставят. Был такой эпизод. На Седьмое ноября и на Первое мая я старших дипломатов приглашал к себе в резиденцию пообедать. Обедали, потом музыку включили, ребята решили потанцевать. И мне жена консула на ухо говорит:
— Будьте осторожны в этой комнате. Вас здесь слушают.
Я отлично понял, что это она меня не сама решила предупредить, а ее муж из контрразведки — он был парень добрый, хороший — попытался меня предостеречь.
Эта служба имелась в каждом посольстве. Задача у нее следить, чтобы не было беды. Но беда все-таки случилась. В нашем посольстве был известный Олег Гордиевский, разведчик, который, как потом выяснилось, работал на англичан. Интересно, что Гордиевский старался работать хорошо. Изучал Данию, знал ее. Он вообще неглупый человек. Но у меня к нему все время было недоверие. Полковник Михаил Петрович Любимов, который стал потом резидентом, пишет, что в посольстве только посол не доверял Гордиевскому. То есть там, где надо быть внимательным, они не сумели разобраться…
— На вас давило то, что за вами следили?
— Абсолютно нет. Давит тогда, когда человек чувствует какую-то вину. Я за собой вины никогда не чувствовал. Работал честно…
Генерал Виктор Валентинович Иваненко руководил городским отделом КГБ в Нижневартовске, потом был заместителем начальника областного управления в Тюмени. Я спросил его:
— Как у вас складывались отношения с первым секретарем?
— Первый секретарь был для меня политическим руководителем. Я должен был докладывать ему обо всех происшествиях, о наиболее интересных результатах работы, о проблемах. Я был в роли подчиненного. Никаких указаний следить за ним, естественно, не было. Сбором информации о партийно-советской элите нам было запрещено заниматься. В партийных органах имелас своя «контрразведка» — орготделы, которые следили за партий ной моралью.
Конечно, каждый руководитель чекистского аппарата, городского, районного, стремился к установлению каких-то неформальных отношений с первым секретарем. Как правило, первые секретар охотно приближали к себе чекистов: мало ли чего они настучат..
Практиковались совместные поездки. Обычно первый секретарь брал с собой начальника милиции, прокурора, начальника КГБ, и в таком составе ехали. Выступали перед народом, потом могли и поохотиться — все это укрепляло личные отношения. Были редкие исключения, когда возникали острые конфликты между руководителями органов КГБ и партийными секретарями.
— В в чью пользу они решались?
— Чаще в пользу первых секретарей. На моей памяти был только один случай, когда принципиальный чекист сумел доказать свои правоту и добился снятия первого секретаря горкома. Чекист получил информацию, что хозяин города обложил поборами секретарей парткомов. Ему приходилось принимать гостей, надо было угощать, а партийной кассой эти расходы не предусмотрены, поэтому секретари городских организаций приносили ему в «дипломате» неподотчетные деньги. Этот конфликт закончился победой сотрудника КГБ.
Это был исключительный случай. Во всех приказах говорилось, что «не подлежат проверке руководители партийных и советских органов, прокуроры, судьи». Неприкасаемые.
Нам категорически запрещалось работать с представителями партийных органов и тем более партийными лидерами других стран. Но по особому указанию, согласованному с Брежневым, Тюменскому управлению КГБ было поручено работать с первым секретарем ЦК Компартии Греции Захариадисом, который под фамилией Николаев находился в политической ссылке в городе Сургуте. И по этому делу не один выговор и не одна благодарность получены, в том числе мной…
