С 1919 года Медведь был членом коллегии ВЧК, в том же году четыре месяца возглавлял ЧК в Петрограде. Он сменил немало должностей в аппарате госбезопасности — возглавлял Особый отдел Западного фронта, заведовал концлагерями НКВД РСФСР, руководил Особым отделом Московского военного округа. Затем был начальником Московского губернского отдела ГПУ, председателем ГПУ Белоруссии и начальником Особого отдела Западного фронта, полномочным представителем ОГПУ по Западному краю и председателем ГПУ Белоруссии, с 1926 года — представителем по Дальневосточному краю.
В январе 1930-го его вновь назначили в Ленинград. Киров тоже благоволил к Медведю. Это был, судя по рассказам, симпатичный человек, жизнелюб. Он устраивал ужины, на которых пел специально приглашенный им из Москвы Леонид Утесов.
По инициативе Кирова на Литейном проспекте было построено в 1932 году огромное девятиэтажное здание для полномочного представительства ОГПУ в Ленинграде. Тогда это было самое высокое здание в городе, поэтому его называли Большой дом. Официальное название — административное здание Главного политического управления. Архитектор Ной Троцкий, в то время сам сидевший в тюрьме. Дом представляет собой замкнутый квадрат с закрытым для посторонних глаз внутренним двором. В его подвалах в 30-х годах расстреливали приговоренных к смерти.
Присланный в 1932 году из Москвы Иван Запорожец привез своих людей, вел себя необычно самостоятельно, по всякому поводу высказывал свою точку зрения и понемногу оттеснял потерявшего хватку Медведя. Агроном по образованию, Запорожец входил в партию боротьбистов (левые эсеры Украины). Потом партия самоликвидировалась, а большинство боротьбистов перешло к большевикам.
Иван Васильевич Запорожец родился в 1885 году в Мелитопольской области, работал в 20-х годах за границей, потом служил в центральном аппарате госбезопасности, возглавлял 4-е отделение (внешняя торговля) экономического управления ОГПУ, затем отдел информации и политконтроля. В марте 1931 года его отдел влили в секретно-политический отдел. Начальником отдела был Яков Саулович Агранов. Запорожец стал его заместителем и с этой высокой должности уехал заместителем к Медведю.
Все понимали, что он набирается опыта и вскоре заменит Медведя на посту начальника областного управления. Так не зря именно Запорожца подозревают в организации убийства Сергея Кирова?
Но во время убийства Кирова Запорожца в Ленинграде не было. В конце августа Запорожца положили в военный госпиталь, и там в гипсе он пролежал до ноября, после чего отправился долечиваться в санаторий в Сочи.
Медведя сначала не арестовали, а только лишь освободили от должности, и он приехал в Москву. Сидел на квартире под домашним арестом и ждал решения своей судьбы. Один из его знакомых позвонил со словами сочувствия и готовности помочь.
Медведь сказал: «Спасибо, парень, большое спасибо. Мне ничего не надо, и помочь мне ничем нельзя. Но если останусь жив, твоего звонка не забуду».
В январе 1935 года Медведя приговорили к трем годам исправительно-трудовых работ по статье Уголовного кодекса 193–17а («преступная халатность к своим обязанностям по охране государственной безопасности»).
Его в отдельном вагоне отправили на Колыму, где он работал начальником Южного горно-промышленного управления Дальстроя, ожидая, что вскоре его вернут на прежнюю службу. Это было вполне комфортное существование. Коллеги по НКВД относились к нему сочувственно. Но когда арестовали Ягоду, пришли новые люди, для которых и Медведь, и Запорожец были такими же врагами народа, как и все остальные зэки.
В мае 1937 года Медведя вызвали в Москву, а в сентябре арестовали. Теперь с ним обращались как со всеми остальными «врагами народа».
На него завели новое дело: его обвиняли в том, что он «являлся активным участником „Польской организации войсковой“, в которую был завербован бывшим заместителем председателя ОГПУ Иосифом Станиславовичем Уншлихтом, и до 1934 года проводил диверсионную и террористическую деятельность в интересах Польши, а также в том, что знал от Уншлихта о готовящемся покушении на Кирова, но не принял надлежащих мер по предотвращению покушения».
Это было то самое дело, по которому проходил уже покойный Феликс Эдмундович Дзержинский.
29 ноября 1937 года Медведя расстреляли. В 1957 году приговор был отменен, и дело прекращено за отсутствием состава преступления. Но родственникам даже не сообщили, что Медведя расстреляли, выдали справку, что умер в 1946 году, отбывая наказание.
Запорожца приговорили к смертной казни чуть раньше, в августе, и в день вынесения приговора расстреляли. Им некому было напомнить о своих заслугах и об обещаниях, которые им дали. И захоти они что-то рассказать, кто бы их стал слушать?.. Пришла разнарядка, вот их и ликвидировали. Тайну убийства Кирова Медведь и Запорожец унесли с собой в могилу.
Так что же, выходит, мы так и не узнаем никогда, как все это было организовано?
Владимир Павлович Наумов посмотрел на меня с улыбкой, которая у него отнюдь не означает хорошего расположения духа, и ответил коротко:
— Нет… Нет.
БОЕВАЯ МОЛОДЕЖЬ
Ягода меньше, чем Менжинский, интересовался разведкой. За границей он, в отличие от своих предшественников, не жил, иностранных языков не знал. Но и не трогал разведчиков, давая им возможность работать. Поэтому при Ягоде советская разведка действовала очень эффективно. Проблемы возникнут при Ежове, который начнет чистить разведывательный аппарат.
В те годы российская белая эмиграция все еще считалась источником постоянной опасности. В Москве исходили из того, что офицеры Белой армии по-прежнему готовятся к вооруженному выступлению против советской власти. Конечно, в 30-х годах остатки Добровольческой армии, рассеянные по всей Европе, лишь с большой натяжкой можно было рассматривать как непосредственную угрозу для страны.
Но в Москве по-прежнему полагали, что в случае войны в Европе противник (или противники) Советского Союза неминуемо призовут под свои знамена полки бывшей Добровольческой армии. Тем более, что ее структура сохранилась и в эмиграции. Белые офицеры считали себя находящимися на военной службе, проходили переподготовку, изучали боевые возможности Красной армии. Кроме того, военная эмиграция пыталась устраивать террористические акции на территории Советского Союза.
Вот почему основные усилия европейских резидентур советской разведки были сосредоточены на борьбе с эмигрантскими боевыми организациями.
В начале 30-х годов резидентуры советской разведки в Европе обратили внимание на новую силу в среде русской эмиграции — на молодежь, повзрослевшую уже за пределами Советской России. Дети эмигрантов испытывали сильное недовольство бездействием отцов, которые проиграли Гражданскую войну большевикам, позволили выставить себя из России и ничего не предпринимали для того, чтобы вернуть себе страну. Возник политический конфликт поколений.
Эмигрантская молодежь готова была взяться за оружие. Это и насторожило советскую разведку, которая занялась созданием агентуры среди активистов новой организации.
