Жестокие приказы, которые, по мысли их авторов, должны были помешать сдаче в плен, приводили к противоположным результатам. Попавшие в плен боялись возвращения на родину, где их считали предателями (так оно и получилось в 1945-м, когда из немецких лагерей они переместились в советские).
Немцы делили пленных на несколько категорий. В привилегированное положение попадали представители среднеазиатских народов, жители Кавказа и казаки, которых сразу предполагалось привлечь на свою сторону.
Уже в 1941 году несколько сот тысяч русских людей служили вермахту. Они именовались «хильфсвиллиге» («добровольные помощники») и носили немецкую форму без знаков отличия. Использовались в роли шоферов и механиков. Потом появились русские охранные части и полицейские батальоны.
Почему же огромное число русских людей помогало немецким войскам воевать с Россией? Причины этого поразительного явления историки и писатели пытаются понять все послевоенные десятилетия.
На IX съезде эмигрантского Союза борьбы за освобождение народов России, который состоялся в 1982 году в Канаде, докладчик говорил: «Это было продолжение Освободительного движения, это был ответ нашего народа на узурпацию народной власти, на кровавое подавление всех народных восстаний, на принудительную коллективизацию, на великие и малые чистки, на тысячи тюрем и концлагерей, на миллионы расстрелянных и замученных, на попрание всех человеческих свобод и обречение всех народов России на нищенское, полуголодное существование. Народ не желал защищать все эти „блага“ советской власти… Русский народ пошел воевать против ненавистной советской власти».
Это звучит слишком патетично, чтобы быть правдой. Действительность была сложнее и запутаннее.
По последним подсчетам, два с половиной миллиона советских военнопленных погибли в немецком плену.
Немецкий военный историк Иоахим Хоффман, не склонный особенно винить вермахт в массовой гибели советских военнопленных, пишет: «Солдаты попадали в плен в состоянии крайнего истощения. Иногда они по шесть — восемь дней во время боя ничего не ели». 8 декабря 1941 года квартирмейстер командующего тыловым районом группы армий «Центр» доложил: «Даже когда им дают еду в достаточном количестве, они не в состоянии принимать пищу. Почти из всех лагерей поступают сообщения, что военнопленные после первого приема пищи просто теряли сознание и умирали».
Это звучит сомнительно. Немцы относились к пленным бесчеловечно. Только потом они некоторым категориям сделали послабление.
Только часть военнопленных, отмечает Хоффман, пользовалась «особенно привилегированным положением, питанием и жильем, а именно представители нерусских национальных меньшинств: среднеазиатские народы и жители Кавказа, а также казаки. Все они могли быть приняты в ряды вермахта как „полноправные солдаты“, и для них устанавливались немецкие нормы питания».
Англичанин Николас Бетелл, автор книги «Последняя тайна», о судьбе советских военнопленных, говорит: «Помимо тех, кто добровольно сражался на стороне нацистов, гораздо большее число советских граждан надело немецкую форму под влиянием голода, непосильной работы и угрозы смерти… Трудно было отказаться от работы в немецких трудовых батальонах, в которых питание и содержание были несколько лучше… Они помогали при уборке урожая или на строительстве дорог… Но как только русский соглашался работать на врага, он становился на скользкую дорожку, и заставить его пойти на более тесные контакты с немецкой военной машиной было лишь вопросом времени… Во многих случаях русские становились перед страшным выбором: либо присоединиться к немцам, либо быть расстрелянным на месте».
Военнопленные, констатирует один из бывших лидеров эмигрантской организации НРС Юрий Чикарлеев, в победу Красной армии не верили:
«Во время бесконечных бесед под открытым небом, у проволоки, обсуждали перспективы на будущее, говорили о судьбе России после победы немцев над Сталиным, но главным образом думали о том, как выбраться из лагеря, ибо лагерь означал почти неминуемую смерть…
Потом распространились слухи о наборе добровольцев из числа военнопленных на вспомогательные соединения немецкой армии. Само собой разумеется, что „добровольцами“ готовы были идти почти все по разным мотивам.
Нетрудно себе представить, что в таких условиях появление в лагерях „комиссии восточного министерства рейха“ по набору в оккупационную администрацию, возглавлявшейся Владимиром Поремским, будущим председателем НТС, неизбежно вызывало ажиотаж, теплило надежду на возможность выжить.
Желающих приводили в помещение, где Поремский с ними мило беседовал, задавал различные вопросы и в зависимости от ответов ставил в списке над фамилиями какие-то значки. Кандидаты с замирающим сердцем гадали о значении поставленных над их фамилиями в списке значков, ибо эти значки Поремского означали жизнь или смерть».
Скорее всего, и для самого генерала Власова первоначальным импульсом к сотрудничеству с немцами было желание остаться в живых.
Разумеется, уже освоив политическую роль, он заговорил о другом: «Разве не было бы преступлением проливать еще больше крови? Разве не большевизм, и в частности Сталин, главные враг русского народа? Разве не первый и святой долг каждого русского встать против Сталина и его клики? Там, в лесах и болотах, я окончательно пришел к заключению, что мой долг поднять русский народ на борьбу с большевистской властью за создание Новой России».
Едва ли эти мысли пришли ему в голову в те дни, когда он ей командовал обреченной 2-й ударной армией Волховского фронт Обстоятельства пленения Власова описал переводчик 38-го немекого корпуса зондерфюрер Клаус Пельхау, принимавший в этом участие.
Пельхау вспоминает: «По дороге Власов спросил, должен ли, по мнению немцев, генерал в его положении застрелиться, на что капитан Швердтнер ответил, что для генерала, сражавшегося до последней минуты со своими войсками, плен не является позором».
Если бы Власов сознательно сдался в плен, чтобы вести борьбу со Сталиным, он бы вряд ли задавал такие вопросы… Все свои идеи он вынашивал уже в лагере для военнопленных офицеров и генералов. К генералам лагерная администрация относилась с некоторым пиететом, но все равно это была тяжкая жизнь с неопределенной перспективой. Когда Власов попал в плен, военная удача клонилась в сторону немцев. В лагере, который постоянно пополнялся все новыми пленными, разгром Красной армии, должно быть, казался неминуемым.
Трудно обвинять в чем-либо рядовых пленных, которые, умирая от голода в немецких лагерях, выбирали жизнь и говорили немецким вербовщикам «да».
Власов же решил, что Красной армии конец, и предпочел начать новую жизнь, а не сидеть за колючей проволокой в лагере для старших офицеров и генералов.
В своем открытом письме «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом?» генерал-лейтенант Власов писал:
«Призывая всех русских людей подняться на борьбу против Сталина и его клики, за построение Новой России без большевиков и капиталистов, я считаю своим долгом объяснить свои действия. Двадцать четыре года я прослужил в рядах Красной армии. Я прошел путь от рядового бойца до командующего армией и заместителя командующего фронтом. Я был награжден орденами Ленина, Красного Знамени… С 1930 года я был членом ВКП(б)…
