Выполняя приказ, они набили привезенные с собой мешки землей, городским мусором, пеплом. Оторвали у одного трупа голову и тоже сунули в мешок. Мешки потом срочно отправили в Москву нашим ученым, которые сами создавали атомную бомбу.
Один из двух офицеров, побывавших в Хиросиме, умер от лучевой болезни, поскольку об опасности облучения их не предупредили. Второй, который приходил ко мне, говорил, что тяжело болел, и тогда еще врачи не знали, что с ним и как его лечить. Но спасло крепкое сибирское здоровье и выпитая им там же, в Хиросиме, бутылка виски. А напарник, говорил мне отставной генерал, виски не пил, поэтому с болезнью не справился.
Миссия в Хиросиму была частью огромной разведывательной операции, цель которой состояла в похищении атомных секретов. Советские разведчики искали эти секреты и в Канаде, и в Англии, но главным образом, разумеется, в Соединенных Штатах, где создавалось первое ядерное взрывное устройство.
В военные годы и, пожалуй, до конца 1945-го советская разведка работала в Соединенных Штатах совершенно свободно. Нарком Меркулов мог докладывать Сталину об одном достижении за другим. Федеральное бюро расследований русскими не интересовалось.
В сентябре 1945 года бежал шифровальщик посольства СССР в Канаде Игорь Гузенко. Он был сотрудником разведки, долго готовился к побегу и передал канадской полиции много секретных материалов. Канадцы были потрясены тем, что Советский Союз шпионил за своими союзниками.
2 марта 1956 года Военная коллегия Верховного суда СССР заочно приговорила к высшей мере наказания Игоря Гузенко, «по сговору с женой отказавшегося вернуться в СССР и передавшего канадским спецслужбам ряд совершенно секретных документов».
Главное, что Гузенко рассказал о советском проникновении в американские атомные лаборатории. Меры безопасности в атомных центрах были усилены. Но американским контрразведчикам понадобилось несколько лет, чтобы нащупать советскую разведывательную сеть. И у них до сих пор нет уверенности, что они нашли всех агентов.
В атомном шпионаже участвовали и военная, и политическая разведка. Но Первое управление НКГБ играло первую скрипку. Люди Меркулова обеспечили огромный поток информации о том, как идет работа над ядерным оружием в американских лабораториях.
Спор о том, какую именно роль сыграла разведывательная информация в создании советской атомной бомбы, не окончен. Заинтересованные стороны остались при своем мнении.
Покойный академик Юлий Борисович Харитон, который долгие годы руководил созданием ядерного оружия, утверждал: «Разработка советской водородной бомбы от начала и до конца опиралась на идеи и соображения, высказанные советскими физиками, и на проведенные ими совместно с математиками расчеты».
Руководитель атомного проекта Игорь Курчатов считал, что славу ученые и разведчики должны поделить пополам.
Сам Курчатов в феврале 1943 года еще не знал, может ли быть создана атомная бомба. Но ему показали материалы разведки, и они произвели на него серьезное впечатление.
Разведчики скромно говорят, что они всего лишь помогали ученым. Но помогли серьезно. Рассекречены донесения, которые разведка передавала непосредственно Курчатову. Это были многостраничные отчеты, испещренные формулами, о ходе американских разработок. Курчатов показывал донесения своим коллегам. Они говорили, что бы им еще хотелось узнать, и через некоторое время им приходил точный ответ на запрос.
Даже если наши физики, как они говорят, не получали от разведки ничего нового, то, как минимум, они убеждались в верности выбранного пути.
Главным информатором советской разведки был немецкий физик Клаус Фукс. Он вступил в компартию Германии в двадцать один год. В 1933-м бежал от нацистов в Англию. В конце 1941 года предложил свои услуги советской разведке. Через два года переехал из Англии в Соединенные Штаты. А в 1944-м приступил к исследованиям в самой главной и самой секретной атомной лаборатории в Лос-Аламосе.
Полковник внешней разведки Александр Семенович Феклисов рассказывал мне, что он встречался с Фуксом шесть раз. Практически он работал по заданиям Курчатова.
Когда физика арестовали в 1950-м, ТАСС заявил, что «ни о каких фуксах» в Советском Союзе ничего не знают. Суд приговорил Фукса к четырнадцати годам тюремного заключения. За примерное поведение в 1959 году его освободили, и он уехал в Восточную Германию, где работал в одном из академических институтов.
Клаус Фукс и не подозревал, что одновременно с ним на советскую разведку работали многие другие ученые…
Несколько же лет назад президент Ельцин устроил праздник разведке — присвоил звание Героя Российской Федерации пятерым разведчикам, принимавшим участие в атомном шпионаже: Владимиру Барковскому, Леониду Квасникову, Анатолию Яцкову, Александру Феклисову и Леонтине Коэн, муж которой, Морис Коэн, тоже стал Героем, но по другому указу.
Супруги Коэн — оба американцы — с 1943 года были важнейшим звеном советской разведывательной сети. Они были связными, получали материалы от американских атомщиков и передавали их советским разведчикам. Их арестовали в Англии, судили, приговорили к большим тюремным срокам. Советская разведка выменяла их на западных шпионов и вывезла в Москву.
Советские разведчики старшего поколения с самого начала убедили себя в том, что Соединенные Штаты и Англия — откровенный и опасный враг, а вовсе не союзники в общей борьбе.
Американская разведка стала работать против Советского Союза уже после войны, когда стало очевидным противостояние двух стран и масштабы советского шпионажа.
Геройские Звезды получили те немногие, кто дожил до наших времен. Прежде разведчиков вознаграждали не очень щедро. Генеральского звания ни один из тех, кто помогал создавать ядерное оружие, не получил.
Во времена Меркулова самый талантливый разведчик мог дослужиться максимум до полковника.
— Разведчиков тогда считали тыловиками, — сказал мне Александр Семенович Феклисов.
Зато сейчас в Службе внешней разведки больше генералов, чем раньше было во всем КГБ.
«ТЫ СЛИШКОМ МНОГО ЗНАЕШЬ»
Меркулов возглавлял органы госбезопасности в годы расцвета разведки. Но успехи разведки — это было не главное, что интересовало Сталина. Важнее был твердый контроль над собственной страной. Тут всегда было много недочетов. А Сталин считал, что не бывает неразрешимых задач, бывают неумелые и недостаточно твердые люди.
Общение с генеральным секретарем вселяло тревогу в душу. Всякий раз, когда надо было ему докладывать, становилось страшно. Сталин производил такое впечатление не только на своих подчиненных, которые были полностью в его власти.
Неприятные воспоминания о встрече со Сталиным сохранил и президент Франции генерал Шарль де Голль, который, будучи тогда лидером временного правительства только что освобожденной от нацистской оккупации своей страны, приезжал в Москву в декабре 1944 года.
После официальных переговоров, писал де Голль в своих мемуарах, Сталин стал произносить тосты за каждого из присутствующих. Обращаясь к командующему авиацией, он говорил:
