Основным источником информации о происходящем для восточных берлинцев была радиостанция РИАС — главный объект ненависти советских пропагандистов. Она работала в Западном Берлине в американском секторе. К несчастью для руководителей ГДР, программы можно было слушать на территории Берлина, да и по всей стране. Вечером 16 июня РИАС передала сообщение о демонстрациях в советском секторе. На радиостанцию пришли строители с просьбой передать в эфир их требования и призыв начать 17 июня всеобщую забастовку.
Лозунги быстро приобрели политический характер. Демонстрации охватили многие города и поселки ГДР. Жгли красные знамена, портреты Сталина и партийные газеты, открывали тюрьмы, освобождая заключенных. Полиция бессильно взирала на колонны демонстрантов, идущих под лозунгами «Мы хотим свободных выборов».
Почему народная полиция не вмешивалась? Вальтер Ульбрихт пожаловался советским товарищам, что она политически неблагонадежна. Берлинцам казалось, что началась настоящая революция.
17 июня с утра забастовщики останавливали автомобили, в которых направлялись на работу чиновники, вытаскивали их из авто, срывали с них партийные значки, машины поджигали. Полицейские не показывались. Рабочие толпились возле ворот предприятий, станки не включали, митинговали, потом шли к центру города.
Аббревиатура ГДР по-немецки звучит как ДДР. Восточные немцы, освоившие некоторые русские слова, переводили название своей республики так: «ДДР — это давай, давай, работай!» Восточные немцы были уверены, что они живут так плохо, потому что русские все вывозят. Правящий бургомистр Западного Берлина Вилли Брандт писал о больших репарациях из восточной зоны: «Создавалось впечатление, будто тамошние жители проиграли войну в большей степени, чем немцы на западе страны. Федеративной Республике было легче».
Внушительным был марш четырех тысяч рабочих Геннингсдорфского металлургического завода. Они шли сплоченными шеренгами по восемь человек в ряд, в промасленных комбинезонах и кепках. Моросил дождь, вода стекала с их лиц. Некоторые шли босиком, другие в башмаках на деревянной подошве. Они прошли почти двадцать километров. Их приветствовали тысячи людей, угощали бутербродами, покупали им на свои деньги сигареты и шоколад.
Шесть тысяч железнодорожников тоже пришли в центр города. Трамваи, автобусы и метро не работали. Без пятнадцати двенадцать почти пятьдесят тысяч немцев собрались на площади Люстгартен, переименованной в площадь Маркса и Энгельса.
В Магдебурге колонна подошла к площади Гассельбахплац в центре города. Восставшие вошли в семиэтажное здание Союза свободной немецкой молодежи, выбросили из окна портреты Сталина, Отто Гротеволя и Вальтера Ульбрихта. На вокзале сорвали объявление с надписью «Межзональная проверка документов» и заявили, что будут приветствовать пассажирский поезд из Кельна как символ единства Западной и Восточной Германий. Несколько полицейских пытались вмешаться, но их разоружили, винтовки разбили, а самих полицейских заперли.
Пассажиры из Кельна, увидев, что происходит, стали раздавать магдебуржцам шоколад, сигареты, печенье и фрукты. Потом прибыл поезд с прицепленным к нему вагоном для заключенных. Тюремщиков разоружили. Просмотрели документы арестованных и, решив, что в вагоне политические заключенные, всех выпустили, раздав им их тюремные дела.
Толпа двинулась к полицейскому управлению на Гальберштедтерштрассе в центре Магдебурга. Было около часу дня. Там собралось уже много людей, которые пытались взломать ворота. С крыши здания толпу обстреляли. Когда вокруг здания собралось уже почти двадцать тысяч человек, появилось десять советских танков и столько же бронетранспортеров…
Принято считать, что к организации восстания в Восточной Германии приложил руку Запад. Но события в Берлине были большой неожиданностью и для американцев. Руководство радиостанции РИАС приняло такое решение:
— Давать объективную информацию о случившемся, но прямого эфира рабочей делегации не предоставлять и к всеобщей стачке не призывать.
Советские представители докладывали в Москву вечером 17 июня: «Американская радиостанция РИАС призвала мятежников подчиняться приказам советских властей и не втягиваться в конфликты с Советской армией».
Западные страны подчеркнуто держались в стороне. Западные берлинцы, возможно, видели в восстании шанс на объединение, но союзники запретили им вмешиваться в происходящее в Восточном Берлине и даже проводить манифестации солидарности рядом с межсекторальной границей.
Директор ЦРУ Аллен Даллес 18 июня 1953 года доложил президенту Эйзенхауэру:
— Мы не имеем к этому никакого отношения.
Разговоры американских политиков о том, что нужно «освободить порабощенные народы из-под советского владычества», были всего лишь риторикой. Соединенные Штаты понимали: дать оружие берлинцам — спровоцировать бойню.
Помогали только продовольствием. Соединенные Штаты организовали раздачу продуктовых наборов для жителей Восточного Берлина (подробнее см. журнал «Вопросы истории», № 11–12/1999). Хватило чуть ли не всем жителям города. Жители других городов ГДР рвались в город «за наборами от Эйзенхауэра», их не пускали, даже перестали продавать железнодорожные билеты в Берлин.
Запаниковавшие руководители ГДР попросили советских товарищей вывезти их семьи в Москву. Советский военный комендант остановил движение городского транспорта и объявил в столице ГДР чрезвычайное положение. Военное положение, введенное советским командованием по всей Восточной Германии, сохранялось двадцать четыре дня и было отменено в воскресенье 12 июля в двенадцать часов ночи.
17 июня должно было состояться заседание политбюро ЦК СЕПГ, но вместо этого верховный комиссар Семенов вызвал всех к себе в берлинский пригород Карлсхорст, в штаб советской военной администрации. Членам политбюро пришлось на большой скорости проехать по улицам, заполненным возбужденными толпами. Они видели, как из толпы им грозили кулаками.
Владимир Семенов был подчеркнуто любезен, но в его словах слышалась ирония.
— Москва распорядилась ввести чрезвычайное положение. Так что этот гвалт быстро кончится.
На улицах Берлина появились советские танки. Немцы кричали солдатам: «Русские свиньи!» Бросали камни в танки, заталкивали бревна в гусеницы, засовывали кирпичи в дула орудий, срывали радиоантенны. Но когда заговорили танковые пулеметы, разбежались. На опустевших улицах остались только солдаты. Семенов и другие советские представители по ВЧ держали Москву в курсе дела: докладывали, сколько арестовано, убито, ранено. Семенов сообщил, что к одиннадцати вечера улицы Берлина очищены от демонстрантов.
Ночь была трудной для членов политбюро ЦК СЕПГ. Семенов, как лев в клетке, метался по комнате: в его хозяйстве случился непорядок, и ему предстояло нести ответственность. Члены политбюро составляли отчет для Москвы. На следующее утро за завтраком Ульбрихт объявил, что ему надоело сидеть в Карлсхорсте и выслушивать нотации советских представителей:
— Я еду в город, в ЦК, даже если они хотят держать меня здесь. Наше место там. Неправильно, что мы здесь торчим.
