В течение получаса к Брежневу входили сотрудники охраны, врач с чемоданчиком, парикмахер. После дневного сна его приводили в порядок. Дежурный секретарь в приемной попросил Воротникова говорить погромче и предупредил, что у Леонида Ильича есть десять-пятнадцать минут.
Болезненный, старческий вид Брежнева поразил посла. Леонид Ильич был настроен доброжелательно, сказал:
— Начал ты неплохо. Отзывы хорошие.
Велел передать Фиделю Кастро привет и пригласить его в Советский Союз.
— Большой привет также Раулю. Я Раулю посылаю всегда к Новому году овсяные хлопья, гречку, красную рыбу, набор вин.
Брежнев постоянно отхлебывал кофе с молоком, у него, видимо, сохло во рту. Говорил медленно, как будто у него во рту каша.
В 1978 году в Большом театре отмечалось стопятидесятилетие со дня рождения Льва Толстого. На вечере выступил и аргентинский писатель-коммунист Альфредо Варела. Его переводила Людмила Синянская, работавшая в иностранной комиссии Союза писателей. Когда заседание закончилось, вспоминала она, «все партийные вожди по дороге к кулисам, проходя мимо нас, сидевших последними в ряду, пожимали руку Альфредо Вареле со словами: „Спасибо вам“, а потом — мне: „И вам — тоже“.
Брежнев слов не выговорил, что-то пророкотал, но руку, вялую, как будто без костей, протянул. Он вообще был похож на огромную надувную игрушку».
В апреле 1979 года в Москву приехал президент Франции Валери Жискар д'Эстэн. Зная брежневские пристрастия, привез ему в подарок два автомобиля типа «джип».
Когда поехали в город, Леонид Ильич сказал президенту:
— Я встретил вас в аэропорту вопреки мнению врача. Он запретил мне это.
На лбу у Брежнева выступили капельки пота. Он вытер его платком.
— Должен признаться, я очень серьезно болен, — произнес Леонид Ильич отрешенным и спокойным тоном.
«Я затаил дыхание, — писал впоследствии Жискар д'Эстен. — Сразу же представляю, какой эффект могло бы произвести это признание, если бы радиостанции разнесли его по всему миру. Знает ли он, что западная печать каждый день обсуждает вопрос о его здоровье, прикидывая, сколько месяцев ему осталось жить?»
— Вы, наверное, помните, что я мучился из-за своей челюсти, — продолжал Брежнев. — Это раздражало, но всё теперь позади.
«В самом деле, кажется, дикция стала нормальной и щеки уже не такие раздутые, — думал президент Франции. — Но с какой стати он сообщает это всё мне? Понимает ли он, чем рискует? Отдает ли себе отчет в том, что рассказ об этом или просто утечка информации губительны для него?»
— Теперь всё намного серьезнее, — делился с французским гостем генеральный секретарь, — но врачи утверждают, что есть надежда. Они рассчитывают меня вылечить или, по крайней мере, стабилизировать болезнь. Я вам говорю это, чтобы вы лучше поняли ситуацию. Но я непременно поправлюсь, вот увидите. Я крепкий парень!
Наверное, Леонид Ильич твердо верил в это. Но последние поездки за границу и встречи с иностранными делегациями были постыдны. Единственный, кто этого не понимал, был сам Леонид Ильич. Он уже ни слова не мог сказать без бумажки. Но и по бумаге читал плохо, с невероятными ошибками. С трудом ходил, ему помогали. Но окружение настаивало:
— Вам нужно показаться народу.
И Брежнев появлялся на экранах.
— Он стремился как можно быстрее закончить переговоры, — вспоминал Виктор Суходрев, — и уходил в комнату отдыха, и уже даже помощникам нельзя было к нему пробиться с важными бумагами.
Во время официальных обедов томился — ничего не ел. Своему переводчику Суходреву доверительно сказал:
— Приеду сейчас домой, там и покушаю: съем вареное яичко, две сосиски — вот и весь мой ужин…
Иногда он посредине обеда порывался встать и уйти, что неминуемо вызвало бы скандал. Обаятельный Суходрев отвлекал его разговорами.
Поскольку Брежнев уставал и тяготился официальными мероприятиями, обеды в Грановитой палате проходили в ускоренном темпе. Официанты меняли блюда, не давая возможности иностранным гостям поесть.
Летом 1982 года во время обеда в честь президента Чехословакии Густава Гусака в Грановитой палате, вспоминал охранник Владимир Медведев, Леонид Ильич, не отдавая себе отчета в том, что говорит очень громко, прямо во время речи высокого гостя обратился к главе правительства Тихонову:
— Николай, ты почему не закусываешь?
Густав Гусак замолчал. А Брежнев продолжал говорить, и голос разносился по залу:
— Это мне есть нельзя. А ты давай, Николай… Вот хоть семгу возьми.
Однажды во время прогулки Александров-Агентов сказал Брутенцу:
— С Леонидом Ильичом стало трудно. Он всю жизнь был удачлив, ему неизменно везло, и это наложило свой отпечаток. Всегда был бонвиваном, а сейчас положение, возраст, болезни, склероз… Стал очень капризен и часто ведет себя как барин. К работе относится с неприязнью, всячески отлынивает.
Квартира Брежневых находилась на Кутузовском проспекте. Обслуживающий персонал — повар, официантка, уборщица. Охрана располагалась на первом этаже. В этом же подъезде имели квартиры Андропов и Щелоков, еще несколько семей крупных начальников.
Георгий Павлов, управляющий делами ЦК, построил жилой дом для высших руководителей на Звенигородской улице. Чудесное место, рядом Москва-река. На каждом этаже — только две квартиры. Внизу помещения для охраны. Планировались, что там займут квартиры Брежнев, Подгорный, Полянский, Громыко. Но Николая Подгорного освободили от должности председателя президиума Верховного Совета СССР, Дмитрия Полянского перевели в министры, затем в послы. И Брежнев отказался от новой квартиры.
Что же делать с домом? Косыгин предложил отдать дом академикам.
Уже к концу брежневского правления Георгий Павлов построил на улице Щусева еще один новый дом: камины, просторные залы, по две кухни в каждой квартире.
Четвертый этаж был спроектирован по особому заказу — более высокие потолки и окна. Этаж предназначался Брежневу. Но в последний момент он отказался переезжать. Виктория Петровна даже не сумела его уговорить заехать посмотреть квартиру. Пожилой человек, он не хотел перебираться на новое место. Любые перемены его раздражали. Леонид Ильич никогда не ночевал в городе. Любил жить на даче. Сначала в старом деревянном доме.
Чазов вспоминает, что однажды, вернувшись из отпуска, приехал к генеральному секретарю и «увидел на месте скромного деревянного дома большую мраморную дачу с зимним и летним бассейном, большой столовой, красивым интерьером».
На третьем этаже находились библиотека и кабинет с диваном. К письменному столу примыкала тумба с телефонным пультом прямой связи с высшими чиновниками страны. В библиотеке — старые книги, фотоальбомы, издания, посвященные боевому пути 18-йармии и Малой Земле. Словом, книги не для чтения, а чтобы на полки поставить. Леонид Ильич ничего не читал, но в выходные дни после обеда отдыхал именно в библиотеке, куда никто не имел права зайти.
