— В чем дело? Почему не прислушались к моему мнению?
Главный редактор «Советской России» гордо ответил, что согласовал статью с секретариатом Брежнева (имелся в виду помощник генерального Виктор Голиков) и с Дмитрюком, заместителем Яковлева по печати, бывшим секретарем Краснодарского крайкома. Причем Дмитрюк в тот момент лежал в больнице.
Яковлев написал записку в ЦК, хотя понимал, что большинству секретарей статья понравилась. Но рассчитывал на психологию Суслова, который не прощал нарушения дисциплины.
И не ошибся. Михаил Андреевич, прочитав записку, вынес вопрос на секретариат.
Сразу сказал:
— Мы товарища Яковлева слушать не будем, он уже изложил свою точку зрения.
И дал слово главному редактору «Советской России». Московский выступал агрессивно, уверенный в своей правоте. Более того, напустился на отдел пропаганды ЦК, намекнув, что «отдел требует укрепления» — в том смысле, что Яковлев не годится в руководители.
Суслов его выслушал и уточнил:
— Товарищ Московский, вам товарищ Яковлев не советовал печатать статью?
— Да, не советовал.
Суслов поднял с места Дмитрюка:
— Товарищ Дмитрюк, вы где были в момент, когда решался вопрос, печать ли эту статью?
— В больнице.
Суслов иногда пытался острить:
— Насколько я понимаю, в больницу ложатся, чтобы лечиться?
Тот молчал.
— Товарищ Дмитрюк, вы что, решили из больницы руководить отделом? А у нас уже есть руководитель отдела. Вы знаете, товарищ Дмитрюк, в аппарате ЦК нельзя мириться с такими вещами. Я не вижу возможности для продолжения вашей работы в аппарате.
Суслов повернулся к Московскому, который не от большого ума ляпнул, что он согласовал статью с аппаратом генерального секретаря. Вот это Михаилу Андреевичу совсем не понравилось. Он курировал все идеологические вопросы и терпеть не мог, когда кто-то влезал в его сферу:
— Товарищ Московский, вы разве не знаете распределения обязанностей в ЦК?
А. Н. Дмитрюка как краснодарца поддерживал член политбюро Полянский, бывший первый секретарь Краснодарского крайкома. Но для Суслова это не имело значения. В результате Дмитрюка убрали из аппарата ЦК, сделали в Гостелерадио членом коллегии и начальником Главного управления местного телевидения и радиовещания. На этом его карьера и завершилась… Главный редактор «Советской России» получил взбучку от Суслова, который не переносил нарушения «сложившихся правил работы, партийной этики и дисциплины». Через некоторое время Василий Московский отправился на пенсию.
Попытки спорить с Сусловым обычно заканчивались плохо.
Петра Андреевича Абрасимова, который работал послом в ГДР и во Франции, сделали заведующим отделом ЦК КПСС по работе с загранкадрами и по выездам. Абрасимов был человеком высокомерным и недалеким, но с большим опытом и связями, посему чувствовал себя уверенно. Это его и подвело.
«Как-то в начале 1975 года мне позвонил Суслов, — вспоминал Абрасимов, — предложив принять К. и представить его на утверждение инструктором отдела. При встрече с К. выяснилось, что он имеет незаконченное среднее образование, много лет работал в милиции, а затем в органах КГБ и на эту должность ну никак не подходит.
Выждав пару дней, я позвонил Суслову и сказал, что вопреки его указаниям не могу поддержать кандидатуру К.
Суслов бросил трубку. Через неделю вечером меня вызвал Брежнев и, не смотря мне в глаза, заявил дословно следующее:
— В Берлине наш посол сидит в кармане у Хонеккера — надо бы тебе туда опять подъехать и заменить его.
И уже когда я был у самой двери, вдогонку Брежнев сказал:
— И перестань ты с Мишей конфликтовать».
Суслова называли «человеком в футляре». Он был настоящим сухарем. Всех называл по фамилии, кроме, разумеется, генерального секретаря.
Суслов — единственный из секретарей ЦК, кто отказывался въезжать во внутренний дворик здания ЦК КПСС. Его ЗИЛ останавливался у тротуара. Он вылезал из машины и неспешно входил в подъезд. Переодетые в штатское сотрудники Девятого управления КГБ, предупрежденные заранее, останавливали пешеходов, чтобы никто не смел приблизиться к человеку номер два в партийном аппарате.
Если случайный прохожий надолго останавливался возле подъезда, то дежурившие поодаль два молодых человека в штатском просили его не задерживаться.
Михаил Андреевич занимал так называемый кабинет номер два на пятом этаже в основном здании ЦК КПСС, то есть на одном этаже с Брежневым.
Даже сотрудникам аппарата ЦК нужно было иметь особый штамп в служебном удостоверении, чтобы свободно пройти на пятый этаж. Приглашенных на совещание или на заседание секретариата ЦК пускали строго по списку. После проверки документов вручали особый пропуск на пятый этаж, показывали, на каком лифте можно подняться. На пятом этаже — новая проверка.
Такой же порядок установился и в республиканских ЦК.
Скажем, в Киеве в «серый дом» на Банковской улице, где находилось здание ЦК компартии Украины, можно было пройти по партбилету (если, конечно, уплачены взносы). Но на второй этаж, где находились кабинеты секретарей ЦК, пускали только по специальному пропуску.
«Здесь господствовала особая атмосфера значительности, — вспоминал Виталий Врублевский, бывший помощник первого секретаря ЦК компартии Украины. — Широкие коридоры, массивные двери, ковровые дорожки. И стерильная чистота, столь необычная для наших родимых „присутственных мест“…»
Суслов никогда не опаздывал, приезжал на работу ровно без пяти девять. В девять он уже сидел за письменным столом. Ровно в час дня он шел обедать, отдыхал после этого, а в два часа приступал к работе. В шесть вечера Суслов вставал из-за стола, на котором к этому времени не оставалось ни одной не просмотренной бумаги, и уезжал на дачу.
Над другими членами политбюро часто иронизировали, Суслов не давал для этого повода. Улыбку вызывали только его пристрастие к калошам и старого покроя костюмам. Первый секретарь Московского горкома Егорычев рассказывал, как во Внуково-2 встречали какого-то иностранного гостя. Члены политбюро впереди, остальные чуть сзади.
Егорычев громко сказал:
— Бедное у нас политбюро!
Все остановились и оглянулись:
— А что?
— На все политбюро одни галоши!
Сухо было, а Суслов — в плаще и галошах.
Брежнев заулыбался, ему это понравилось.
Михаил Андреевич действительно любил носить калоши и другим рекомендовал:
— В калошах очень удобно. На улице сыро, а я пришел в помещение, снял калоши — и пожалуйста: у меня всегда сухая нога…
Его дочь Майя рассказывала, что отец сурово отчитал ее, когда она надела модный тогда брючный костюм, и не пустил в таком виде за стол.
